Голоса с улицы
Шрифт:
Ну и, конечно, он сам.
Хедли вновь охватило уныние. На краткий миг показалось, будто раскрылось его подлинное «я», которое, едва всплыв на поверхность, тут же попало в ловушку. Каким бы оно ни было отталкивающим, убогим и страшным, это и есть настоящий Стюарт Хедли: очередной Хорас Уэйкфилд. Он испытал отвращение, представив себя продавцом с постной рожей, поясом от грыжи и персональной коробкой косметических салфеток… По крайней мере, Хедли выявил собственную сущность. Правда, затем снова ее утратил. Он опять запутался: Стюарт Хедли собирался на лекцию Бекхайма, но это не объясняло, кто такой Стюарт Хедли и что он из себя представляет.
Возможно,
– Что-нибудь еще? – спросила девушка, когда он отодвинул тарелку. – Десерт? Мороженое? Могу поспорить, ваша жена каждый вечер готовит вам ужин, штопает вам носки и заботливо укрывает вас на ночь одеялом. Вы же такой беспомощный… Весь прилавок «колой» залили, – затем она с легкой завистью добавила: – С вас шестьдесят пять центов. Если хотите, можете взять еще кофе: доливаем бесплатно.
Он заплатил и вышел из аптеки-закусочной.
На вечерней улице было прохладно и темно. Одиноко. Засунув руки в карманы, Хедли направился к Залу Стражей – мимо ярких современных магазинов торгового центра. Он зашагал в сторону Южной тихоокеанской железной дороги, четко отделявшей более новую и процветающую часть города от старых трущоб, из которых состоял Сидер-Гроувс еще пятьдесят лет назад.
Пригородный поезд, прибывший из Сан-Франциско, изрыгал пар и усталые вереницы сгорбленных бизнесменов в длинных пальто. Жены встречали их и торопливо увозили домой – ужинать и спать. За железнодорожными путями высились громады товарных складов и заводов. На узких, петляющих улочках движение транспорта замедлялось. Перед желтыми бакалейными лавчонками слонялись чернокожие громилы. Крошечные деревянные магазинчики, грязные и неухоженные. Рядом прогуливались толстые негритянки с кулями, набитыми бакалеей. Дальше – трущобный деловой район: бильярдные, дешевые гостиницы, чистка обуви, заштатные бары, грязные прачечные и захламленные гаражи с прилегающими свалками для ржавых разбитых машин.
Здесь жила беднота, а всего в полумиле отсюда, на Эль-Камино-Реал, щеголевато сверкали магазины модной одежды, парикмахерские, ювелирные и цветочные магазины. Здесь же стояли только старые развалюхи из желтых досок и древние кучи мусора, оставшиеся еще с начала века. Реликты, пережившие землетрясение. Вдоль тротуаров и канав валялись всевозможные отбросы – куски разрушающихся зданий, которые отслаивались и уносились ветром.
Вокруг бесцельно бродили группки мужчин с хмурыми лицами и пустыми, бессмысленными взглядами. Покачиваясь, семенили чернокожие девушки с прилизанными волосами. Устало брели домой рабочие в джинсах, сжимая в руках обеденные судки и сложенные газеты. Грязные помятые машины высаживали уморившихся ирландцев, итальянцев и поляков у перенаселенных желтых домишек, провонявших капустой и мочой, с темными прихожими, где лежали пыльные ковры и стояли горшки с уродливыми растениями.
Стюарт Хедли брел в сгущавшейся ночной темноте, почти не замечая кое-где вспыхивавших неоновых вывесок, давки и толкотни уставших людей. Оставался еще час. Его затошнило от картофельных чипсов. Разболелась голова. Мелькнула мысль: не пойти ли домой? Некоторое время он ее обдумывал, пережевывал, вертел в голове и наконец прогнал от себя.
Его привлекло слабое мерцание красного неона. Бар. Хедли нырнул в тревожную тьму и ощупью пробрался мимо стойки к телефонной будке в глубине. Закрыв за собой дверь, он набрал домашний номер.
– Алло, – без всякого выражения сказала Эллен.
Хедли
– Ты – как?
– Отлично.
– Все еще злишься на меня?
– Я на тебя не злилась, – казалось, она где-то далеко: отчужденная, холодная, усталая. – Подожди минутку, сделаю телевизор потише, – некоторое время в трубке ничего не было слышно, затем раздался глухой удар, и Эллен продолжила: – Откуда ты звонишь?
– Из закусочной, – ответил Хедли.
– Ты что-нибудь поел?
Он рассказал, чем поужинал.
– Эллен… если хочешь, я вернусь домой. Я не пойду туда.
– Разумеется, хочу! – От грусти у нее даже сорвался голос, но она тут же подытожила: – Ладно уже, сходи. Когда это все заканчивается?
– Не знаю. Думаю, около одиннадцати.
– Ты один?
– Конечно, – в недоумении ответил он. – А с кем я должен быть?
– Не знаю. С кем угодно, – она все больше удалялась от трубки. – Кажется, ты всегда способен кого-нибудь найти.
Хедли промолчал. Ему нечего было возразить: намечалось продолжение старого спора, и больше ничего.
– Ладно, – сказал он, – до скорого.
Тишина.
– В смысле, – смущенно продолжил он, – я скоро вернусь домой. После лекции. Тебе ничего не нужно? Чего-нибудь прихватить?
Послышался звонкий смех, и Эллен повесила трубку.
Побагровевший Хедли вышел из будки, направился к стойке и влез на табурет. Уши горели от возмущения и стыда. Руки тряслись: он яростно сжал их, закусил нижнюю губу и подождал, пока нормализуется кровяное давление. «Сучка», – он пытался справиться с эмоциями. Огромная брюхатая сучища. Привязалась к нему. Ненависть и бешенство накатывали волнами. Ему безумно хотелось побежать домой и набить ей морду. Превратить ее дерзкое, наглое личико в месиво из раздробленных костей и раскромсанной плоти. Хотелось топтаться по ней, ломать ей кости, точно ветки самшита. Хотелось играть в футбол ее черепушкой по всей квартире.
– Что будешь, приятель? – спросил бармен.
Хедли очнулся и заказал «бурбон» с водой. За стойкой сидели еще несколько человек, в основном работяги с хмурыми лицами. Заплатив за выпивку, он стал потягивать виски, сжимая стакан и глядя прямо перед собой. Хедли чувствовал, как дрожат губы и судорожно сжимаются бронхи.
Лишь когда бармен вернулся с коробкой для игральных костей, Хедли понял, что успел выдуть весь «бурбон».
– Брошу на следующую порцию, – сказал бармен, напряженно прогоняя муху, заползшую в лужу воды на стойке. Кости выкатились и упали на мокрую, разъеденную древесину. – Шесть, – прохрипел бармен. – Давай, сволочь! – Его лицо исказилось от бешеной сосредоточенности, он загремел коробкой и снова бросил кости. – Четыре! – Покраснев как рак, он трясущимися руками собрал их. – Как два пальца об асфальт! – завизжал бармен в истерике. – Ну давай же,…………!
Хедли непроизвольно расхохотался. Парочка работяг тоже усмехнулись. Бармен вдруг застыл, оцепенел и с дьявольской неприязнью зыркнул на Хедли:
– Ты чё?
– Извини, – сказал Хедли, не переставая смеяться. – Не относись к этому так серьезно.
У бармена задрожали губы.
– Я выиграю. Этим блядским костям меня не сломить, – и он швырнул их на стойку: семь. Бармен вышел из себя. Мало-помалу бешеный румянец сошел с его лица. Оно осунулось и посерело, словно признав поражение. Затекшими пальцами бармен собрал кости и равнодушно отпихнул коробку с содержимым в сторону.