Голоса
Шрифт:
— Ой, не надо! Толя, ради бога! Мы потом сами…
— Протопилась… Можно прикрыть-то. Замерзнете ночью, — сказал Анатолий Иванович.
— Лучше замерзнем, чем угорим… Садись с нами ужинать.
— Да я уж кормленый. Меня хозяйки в очередь кормят, — сказал Анатолий Иванович и ушел с подойником во двор.
За окнами послышался шум приближающегося трактора. Свет фар прорвался сквозь занавеску, пробежал по стене и остановился на белом боку печи. Мотор продолжал греметь. Митя отодвинул занавеску и увидел, что перед крыльцом, упираясь
Тут в сенях послышался топот, и в избу вошли, а вернее тяжело вторглись, двое в замасленных черных ватниках и в кепках.
— Где хозяин? — спросил один, обводя избу мутными глазами.
— Доит, — коротко отвечал Митя.
Тот кивнул и уселся на табуретку рядом с печкой. Его товарищ, огромный, под притолоку, мужик, что-то прохрипел и сел прямо на пол, раскинув ноги в резиновых сапогах с отворотами. Глаза его были полуприкрыты.
Усевшись, он полез в карман брюк, откуда с большим трудом извлек мятую пачку папирос. Также не без труда он вытянул из пачки папиросу и закурил. При этом он непрерывно что-то бормотал, разговаривал сам с собой.
Митя уже начал различать определенного сорта слова и попытался отвлечь внимание детей, которые забыли об ужине и смотрели на поздних гостей.
— Малыш, ешь! — приказал Митя шепотом. — Что вы на людей уставились! — сказал он громче и с добродушной, извиняющей гостей интонацией.
Тем, однако, было наплевать на Митину интонацию.
Они терпеливо ждали. Трактор мерно тарахтел за окном.
— Папа, это кто? — испуганно прошептала Катя.
— Ну… дяди Толи приятели, — стараясь казаться спокойным, объяснил Митя. — Не знаю я! — вдруг добавил он тихо и зло.
— Что же вы на пол сели? — сказала Аня, обращаясь к огромному. — Возьмите табуретку. Митя, дай табуретку… И не курите, пожалуйста. Здесь дети спать будут.
Митя посмотрел на жену с удивлением. Аня ничуть не испугалась гостей и не придала им значения. Ей даже в голову не пришло выбирать способ поведения. Вот еще! Она как пила молоко, так и продолжала его пить, а табуретку предложила просто из вежливости.
Огромный мужик послушно погасил папиросу большим пальцем и взгромоздился на поставленную Митей табуретку.
— Откуда будете? — вдруг спросил он.
— Из Ленинграда, — сказала Аня.
— А мы из Кайлов. Кайловские мы, — охотно вступил в разговор другой — маленький, с маленьким носом и слезящимися глазками.
— Ой, мы там жили! — обрадовалась Аня. Разговор был прерван появлением хозяина. Митя уловил легкую растерянность на лице Анатолия Ивановича при виде гостей. А те, обступив его с двух сторон, что-то загудели. Анатолий Иванович развел руками, потом вздохнул и полез в шкафчик над столом, где находилась посуда. Он виновато улыбнулся Мите и объяснил:
— Добавить, вишь, надо… Знают, что у меня есть.
Анатолий Иванович был непьющим. Это Богиновы знали еще по прошлому приезду, потому что факт был удивительный. Не то чтобы хозяин совсем в рот не брал, но не видел особого смысла. Потому и сохранялись в доме то недопитая водка, то нераспечатанное вино, что в других домах было делом немыслимым.
Анатолий Иванович достал из шкафчика начатую бутылку водки с пробочкой из газетной бумаги.
— Всего ничего, — сказал он, показывая бутылку.
— Давай… давай, — загудели гости.
— Сейчас я закуску организую, — сказала Аня. — Садитесь к столу, не стесняйтесь.
Она быстренько расчистила место на столе, появились откуда-то огурцы, квашеная капуста. Гости вдруг оробели, смущенно заулыбались и, подталкивая друг друга, подошли к столу. Дети глядели на них с любопытством, а Митя все еще ощущал некоторую неприязнь и досаду. Он не мог простить себе первоначального испуга и сидел отчужденно, наблюдая, как Аня запросто обращается с гостями.
Все кое-как, неловко уселись, и Анатолий Иванович разлил водку по стаканам.
— Я не хочу, — сказал Митя.
— Выпей! — тихо приказала Аня, бросив на Митю быстрый взгляд.
— Ну, со здоровьицем! — провозгласил Анатолий Иванович.
— Будьте здоровы. Вы уж не сердитесь, что мы вот… — сказал маленький. Его приятель угрюмо улыбнулся.
Все выпили, включая Аню. К удивлению Мити, она легко и естественно опрокинула почти половину стакана, весело понюхала соленый огурец и с хрустом откусила. Митя не мог припомнить, видел ли он когда-нибудь, чтобы жена пила водку. Гости взяли по картофелине, начали есть. Разговор возобновился, причем, показавшиеся поначалу весьма пьяными, гости будто бы даже протрезвели. Митя смотрел на их толстые короткие пальцы с въевшимися в них машинным маслом и землей и для сравнения украдкой разглядывал свои руки, по-настоящему приспособленные лишь к держанию авторучки.
Тепло толкнуло в голову, и никаких выводов из наблюдений Митя не сделал.
Разговаривал маленький, и разговаривал почему-то с Аней.
— Говорите, в Кайлах жили? Когда ж это? Не узнаю вроде…
— Семь лет назад, — сказала Аня.
— Тебя самого еще там не было, в Кайлах-то, — сказал Анатолий Иванович, а маленький удивленно поморгал и согласился охотно:
— И верно, не было! Я ж там три, нет, уж четыре года как живу… А у кого, говорите, стояли? Ну жили у кого?
— У Василия Петровича, — сказала Аня.
— У Люськи! Вот так да! — обрадовался маленький. — Царство небесное деду! — спохватившись, скороговоркой произнес он и снова оживился: — Это ж баба моя! Люська! Ну!
— Так вы, значит, Федя! Слыхали… — сказала Аня. — Мне Люся писала, что замуж вышла.
— Вышла! Ишь ты! — покрутил головой маленький и пояснил: — Нерасписанные мы с нею.
— Я к ней завтра зайду. Пока устраивались, не успела. Днем-то она дома? — спросила Аня.
— Днем дома. Она дояркой нынче. На ферме утром и вечером.