Голоса
Шрифт:
Они углубились в лес по дороге, в глубоких колеях которой стояла вода, а посередине росла редкая трава. Потом Витька круто свернул влево, сказав, что здесь хорошее грибное место. Митя с детьми тоже послушно повернул, взглянув при этом на небо, но определиться по солнцу не смог. Низкие лохматые тучи мчались над лесом, почти задевая верхушки деревьев, все участки неба были одинаково светлы или же одинаково темны — смотря как считать. В лесу было сумрачно.
Дети поминутно подбегали к нему с грибами, по большей части сыроежками, волнушками, свинушками, к которым у Мити не было никакой симпатии и доверия, и спрашивали — брать или не брать? Митя отвергал
— Витька! — крикнул Митя.
— У-у! — отозвался Витька уже довольно далеко.
— Ты нас не бросай! Мы заблудиться можем! — снова крикнул Митя, стараясь придать словам шутливый оттенок. Но кричать в шутку Митя не умел. Получилось жалобно.
Витька вынырнул откуда-то через минуту с корзиной, где перекатывались пять грибов: три подосиновика и два белых.
— Тут не заплутаете. Плутать-то негде, — сказал он и снова исчез.
Дождь незаметно усиливался. Капли, пробившиеся сквозь листву, были мелки и часты. Вскоре к ним присоединились другие, полновесные, копившиеся на ветках. Дети подняли капюшоны и продолжали внимательный поиск. Первые успехи увлекли их, сразу же возникло соревнование, и только Митя никак не мог сосредоточиться на грибах, а вглядывался в глубину леса, все еще надеясь увидеть что-то знакомое.
Он хорошо понимал, что вряд ли узнает какое-нибудь отдельное дерево или участок леса, но упрямо вспоминал прошлые, семилетней давности, походы, на ходу приспосабливая воспоминания к тому, что видел сейчас. Постепенно ему стало казаться, что он узнаёт прежние места.
Они наткнулись на развилку дороги с узким клином деревьев между уходящими в глубину леса колеями. Рядом с развилкой высилась почерневшая от дождей поленница, и вот ее-то и узнал Митя.
— Катя, смотри, на этих дровах мы с тобой сидели еще тогда. Ты помнишь? — сказал он дочери.
Катя недоверчиво посмотрела на отца, потом мельком на поленницу, которая ее совсем не заинтересовала, потому что к этому времени она отставала от Славика на один гриб, и нужно было сравнивать счет.
— Не помню, — легко сказала она.
— Ну как же! Вот и пенек, на котором мы грибы раскладывали. Он тогда крепким был, — сказал Митя, указывая на трухлявый мягкий пень, напоминавший своими очертаниями маленький, поросший мхом готический замок.
Конечно, это был чистый вымысел или самовнушение. Поленница никак не могла простоять здесь семь лет, а что касается пенька, то тоже неизвестно — способен ли он был за это время истлеть. Однако Митя обрел некоторую уверенность, хотя со стороны леса пока еще не было проявлено никакого узнавания. Лес надменно молчал.
Грибы на некоторое время отвлекли Митю от выяснения отношений с лесом. Он наклонялся к мокрой траве, раздвигал еловые ветки носком сапога и шарил глазами по мохнатым кочкам. Попутно Митя размышлял о единой методике поиска грибов, о некоем универсальном приеме, позволяющем искать грибы эффективно. Научный подход ко всему на свете так глубоко сидел в Митином характере, что любое дело, каким Митя занимался, превращалось для него в математическую задачу.
Митя решил найти оптимальный путь грибника.
Отыскав гриб, который чаще всего выскакивал перед ним неожиданно и именно в том месте, куда он смотрел перед этим целую минуту, Митя начинал описывать расходящуюся спираль вокруг этого места. Улитка Паскаля — вот как на математическом языке называлась кривая, по которой двигался Митя. Когда появлялся новый гриб, Митя мысленно проводил прямую между точками нахождения первого и второго грибов и начинал шагать по перпендикуляру к этой прямой. Ему казалось, что таким способом он охватывает бо2льшую площадь грибницы.
Очень скоро Митя запутался в собственных передвижениях и понял, что кружит на одном месте, имея в активе все те же три белых гриба. Тут он плюнул на методику и пошел наудачу, за что сразу был вознагражден семейством белых, состоящим из двух пар сросшихся грибов — одна пара побольше, а другая поменьше.
— Катя! Малыш! — в восторге закричал Митя, желая показать детям это чудо.
Ему показалось, что голос его пролетел по лесу метров десять и, упершись в стену стволов, сник и потерял силу. Митя крикнул громче, но никто не отозвался. Тогда он поспешно срезал грибы и быстро пошел в ту сторону, где, по его предположению, должны были находиться дети. Еще не испугавшись, он перешел на бег, вдруг остановился и побежал в другую сторону, непрерывно выкликая имена детей. Ответа не было.
— Витька! — с яростью, до боли в груди, прокричал Митя, будто Витька был повинен в исчезновении детей.
И сразу в нем возник страх, проникая в стучащее бешено сердце и смешивая мысли. Митя поднял лицо к небу, которое быстро бежало неизвестно в какую сторону. Все направления леса были равноправны перед ним, но ни единого звука, кроме шороха капель, не раздавалось.
Митя понял, что потерял детей и сам заблудился, причем заблудился как-то быстро, на ровном месте. Лес сразу представился ему не имеющим конца ни в одной из сторон — нечто вроде односторонней поверхности, перед которой он всегда испытывал трепет.
Односторонняя поверхность — это очень замечательная вещь. Ее легко наблюдать, но понять трудно. Чтобы хотя бы приблизительно представить, какое видение пронеслось в Митиной голове в эту минуту страха и безволия, можно проделать следующий опыт. Взяв длинную полоску бумаги, нужно свернуть ее в кольцо, а затем, повернув один конец полоски на половину оборота, склеить его с другим. Получится лента Мебиуса, то есть одна из разновидностей односторонней поверхности. Только что перед этим полоска имела вполне определенные две стороны и попасть с одной стороны на другую было невозможно, не переступив через край, но вот одно движение пальцев превратило две стороны в одну, и теперь можно спокойно путешествовать по ленте до бесконечности, плавно переходя с одной стороны на другую, а вернее, бесконечно обходя одну и ту же сторону.
То, что было в Митином сознании разделенным на «лес» и «не лес» и имело как бы две стороны, вдруг превратилось в один сплошной лес, простиравшийся до бесконечности. С волос на Митино лицо стекали струйки дождя, и он поминутно утирал глаза влажным рукавом плаща. Было похоже со стороны, будто он плачет, — но с какой стороны? Другой стороны больше не было.
Теперь он мечтал найти ту поленницу, которую так великодушно узнал полчаса назад. Он выбрал направление и зашагал по мягкому мху, гасившему звуки. Не прошло и двух минут, как он вышел на дорогу, но узнать ее теперь не решался. Через каждые три шага он прикладывал ладони ко рту рупором и выкрикивал имена детей. От крика Митя охрип и устал. Лес, который сразу стал ему ненавистен, потому что не узнал и обманул его, расступался перед ним безмолвно и предупредительно, а Митя шел и шел сквозь толпу глухонемых деревьев, постепенно приходя в отчаянье.