Голосую за любовь
Шрифт:
Первый был сыном соседей Шкаричевых. Они вселились позже других. Короче говоря, он был электриком четвертого разряда. Он сходил с ума от всего, что можно было разобрать и собрать, и по всему, что можно было зарифмовать. Впервые встретив Штефицу в коридоре, он сказал: «Куда, малыш, со мной поспать спешишь?» Потом Первый часто заглядывал к ним и шутил с тетей: «Тетя, в зятья возьмете?» И та, бывало, приговаривала: «Пуштожвон! Настоящий пуштожвон!» А потом сломался телевизор, а тетя была в Босанской Крупе. Первый долго ходил вокруг телевизора, и тот в конце концов заговорил, потом он долго ходил вокруг Штефицы… Вот так. Случилось, а она и сама не знает как… Единственное, что запомнилось, — это шум сгоревшего телевизора. Штефице не понравилось. Первому понравилось. Несколько раз она находила
Второй появился почти сразу после Первого. И опять все произошло совсем случайно и как-то гадко. Преподаватель химии из школы. Его все звали «Собственно говоря», потому что каждое предложение он начинал с этих слов. Он обожал ставить опыты, любил многочисленные колбочки, пробирки, спиртовки, мензурки… Собственно говоря, провели мы этот опыт, собственно говоря, сделали мы тот эксперимент…
Штефица встретила его вновь на курсах машинописи. Он работал там секретарем. Был он еще более стеснительным, казался меньше ростом, был целиком погружен в себя. Он напоминал Штефице улитку. А потом был последний экзамен по машинописи и гулянка по этому поводу в ресторане. И Второй был там, весь сконфуженный, весь пунцовый. Он все посматривал на Штефицу и в конце вечера предложил подвезти домой. Но, разумеется, сначала зайти к нему на чашечку кофе. Штефица не помнила, как дошло до этого, помнила лишь, что приняла приглашение, собственно говоря, пошла просто так и, собственно говоря, со Вторым. Почему — и сама не знала. Второй казался ей таким несчастным, таким неловким, что Штефице хотелось непременно ему помочь. В конце он сказал: «Штефица, простите, но я, собственно говоря, совершил дефлорацию» — и уснул. Штефица ответила: «Ладно». Нужно ему верить, думала она. Второй спал, обняв Штефицу, и при этом ее ухо было очень неудобно прижато к часам на его руке. В абсолютной ночной тишине Штефица как загипнотизированная слушала навязчивое тиканье часов. Потом послышалось щебетание одной птички, затем другой… И Штефице показалось, что именно в эти минуты — когда в ухе стучали часы, а за окном чирикали птички — в этом кристально чистом утреннем кусочке времени она стала женщиной. Независимо от Первого и от Второго. Как-то сама по себе.
От Первого остался шум сгоревшего телевизора, от Второго — тиканье часов. И все. И больше ничего. Остальное стерлось, смешалось. Как каша! — подумала Штефица и тут вспомнила, что давно остыл рис и нужно включить плиту и разогреть его, что уже стемнело и она, кстати, не отказалась бы перекусить.
Рис потрескивал, приподнимаясь и опускаясь, словно дышал в маленькой сковородке на плите. Штефица вынула из холодильника арбуз. Нет! — подумала она, так дальше нельзя! Она задумчиво погладила арбуз и долго крутила сухой хвостик. Потом решительно взяла нож и разрезала арбуз пополам. А, была не была, подумала Штефица и отрезала кусок, зарежусь! Мысль молнией сверкнула в ее голове, и Штефица выплюнула семечко.
Да, думала Штефица, это будет отличная месть за все обиды, нанесенные ей. Она представила себе скромные похороны. Наверняка пришли бы сослуживцы, Марианна бы страшно плакала, в этом Штефица не сомневалась, Марианна была бы в отчаянии… И Аннушка… И ее новому парню было бы грустно, что они так и не познакомились. Как там его зовут?.. Мариан, да, Мариан… И Эле было бы жалко ее, только она этого, конечно, не показала бы. Она бы рассердилась. «Глупая, вот глупая, зачем она это сделала!» Да, она-то уж точно бы рассердилась, но все равно ей было бы жаль…
Штефица взволнованно отрезала еще кусок арбуза и долго задумчиво водила ножом по зеленой корке. Шофер узнает от Марианны и, наверное, придет. Трехкрылый не придет, ему не от кого узнать, а Интеллектуал… Он читает газеты, может, из газет узнает… Она представила его пьяного, с розами в руках. Белыми. А тетя! Тетушка от жалости наверняка умрет. А может, и нет. Штефица заплакала. Стала пересчитывать всех, кто придет на похороны, и ужаснулась тому, насколько их оказалось мало! Ужасно мало! Умру, окончательно решила Штефица. Когда к человеку на похороны
— Так! — тихо сказала Штефица и выключила плиту. Рис поднялся — послышалось последнее «пах!» — и опал. Будет что поесть тете, когда вернется из Босанской Крупы, подумала Штефица и накрыла сковородку крышкой.
Затем она стала раздумывать о способе самоубийства. Удавиться — больно и ненадежно, да и выглядят повешенные ужасно. Броситься под поезд — это уж точно не подойдет, она всегда боялась поездов. И вообще — неизвестно, что из этого выйдет. Можно только покалечиться и остаться уродом на всю жизнь. Перерезать вены — тоже нет. Тетя рассердится. Лучше всего — таблетки! В тетушкином шкафу стояло четыре пузырька. Три — полные пестрых зловещих таблеток, которые Штефица тут же решительно вытрясла в ладонь. В четвертом было всего три таблетки. Белого цвета. Она вытряхнула и их. Так. Если уж и от этого не умру — тогда не знаю! Может, оставить тете записку?.. Нет! Потом все будет неважно…
Штефица прошлась по кухне, положила остатки арбуза в холодильник, вытерла стол. Проверила плиту, сняла крышку, попробовала рис — он был готов, осталось только посолить, закрыла крышку и пошла в ванную.
Там она долго смотрелась в зеркало, потом наполнила ванну горячей водой. Отлично. Совершу двойное самоубийство. Видела в кино, как это делается. Это, с венами — отвратительно, зато не больно.
В ванной, окутанная облаками пара, Штефица одну за другой глотала тетины таблетки, а когда на ладони почти ничего не осталось, влезла в воду. Ей показалось, что она уже чувствует действие таблеток, и она решила не торопиться резать вены. Потом навалилась сильная сонливость. Смерть совсем не так страшна… Даже более того… Как глубокий сон. Вдалеке, в этом сне, были все вместе: тетя, Аннушка, Марианна, Эла, Шофер, Трехкрылый, Интеллектуал, даже Первый и Второй, да еще кто-то с работы… Все улыбались и махали ей. «Все, все меня любят!» — растаяла Штефица и хотела уже бежать к ним навстречу. Но вода была какой-то необыкновенно тяжелой, засасывала тело, и Штефица еле-еле, с трудом выплыла…
Штефицу вернул к жизни громкий чих. Она открыла глаза и увидела прекрасного юношу в белом. Нет, это что-то не то! — промелькнуло у Штефицы, и она тут же закрыла глаза. Потом осторожно открыла их. Ей улыбалось смуглое лицо, бездонные голубые глаза, жемчужные зубы. Почувствовала пожатие руки.
— Все в порядке, Штефица? — спросил ласковый голос.
— Кто вы? — щурилась Штефица.
— Посмотрите на меня, Штефица!
Она утонула в голубизне незнакомых глаз. Почувствовала теплое прикосновение и новое пожатие руки. Какой удивительный сон, подумала она и прикрыла глаза.
— Все будет нормально. Вызывайте меня в случае необходимости, — опять произнес глубокий, нежный голос.
Штефица открыла один глаз и увидела тетино лицо.
— Не понимаю! — воскликнула тетушка. — Почему ванна полна воды, почему ты, голая и мокрая, легла в кровать, жачем выпила вще мои поливитамины и три таблетки шнотворного?!
Штефица чихнула и нырнула под одеяло.
— Почему подгорел риш? — зудела тетя. Штефица накрылась с головой. — Дилетанты! — бормотала тетушка. — Вот так же и этот Перо иж Бошаншкой Крупы… Решил человек покончить ш жижнью шамым штрашным ображом. И проглотил нож. Ничего. Повторил то же шамое ш вилкой. Опять неудачно. Тут уж он пришел в ярошть, прямо вжбещилщя и проглотил женин щеребряный щервиш на двенадцать першон! И ничего! И по щей день живет и ждравштвует. Дурак! Щервиш жалко…
Штефица Цвек вспоминает совет эмансипированной Элы
(припосаживание)
Остатки зубной пасты из почти пустого тюбика можно выдавить, если опустить его на несколько минут в горячую воду.
КАК НАЗВАТЬ ПО-АНГЛИЙСКИ СВОЮ ГРУППУ КРОВИ?
— вопрошали Штефицу Цвек большие черные буквы. Штефица посмотрела вокруг — никого не было. Вопрос был задан непосредственно ей. Действительно, подумала Штефица, как будет по-английски группа крови, и осторожно приблизилась к рекламному плакату.