Голова голов
Шрифт:
– Интересная мысль… Не держаться за старое… И ты полагаешь, что меньше сил тратится на то, чтобы построить новое, нежели сохранять старое?
– Если старое отбирают, то да… В этом сомнений у меня нет, дон Фабио… Судьба любит, когда играют по её правилам и никак иначе… Мои дед и отец играли по её правилам, и они выиграли. У меня нет сомнений, что потеря двух предыдущих кафе и создание третьего есть нечто иное как победа, а не поражение со счётом два-один.
– То что при этом они ещё и остались в живых?
– Да. Остались в живых. И потому и смогли ещё что-то открыть… А начни дед бороться ещё тогда с фашистами за то, чтобы оставить себе своё, так и
– Разве тебе что-то ещё осталось делать? Теперь-то у тебя уж точно никто ничего не отнимет. – Фабио было даже интересно, что теперь ответит его собеседник, полагая, что времена уже совсем не те, что были при Муссолини или операции «Хаски».
– Скорее всего, нет, дон Фабио… Но это лишь «скорее всего». Та память, что есть у меня, говорит, что я всегда должен помнить, что надо двигаться вперёд. Можно даже назвать это девизом семьи… Пока я так думаю, я спокоен. Я считаю, что всё делаю правильно. И, мало того, я уверен, что и отец, и дед гордятся мной, потому что они делал точно также и оставили это мне… Оставили после себя взгляд на жизнь. И именно это у меня никто не отнимет. А кафе – это уже лишь следствие… Думаю, для моего деда изначально всё дело было вовсе не в кафе как таковом. Ему хотелось доказать всем, что он прав, а не другие. Что судьба на его стороне… И это одна из причин, почему у меня всегда есть комплимент от заведения для каждого гостя, будь он бедный или богатый. Род Кваттроки счастлив от того, что судьба на его стороне.
По его глазам было видно, насколько тяжело ему даётся этот разговор. Прежде всего из-за того, с кем именно он разговаривает. С капо одной из семей Коза Ностры. С тем, кто мог бы, будь на то желание, без малейших вопросов подмять под себя любое его дело. И вместе с тем, с Кваттроки, действительно, никто не брал ни одного евро. Даже более того, начни кто-то это делать, и это вызвало бы грандиозное непонимание со стороны всего города.
– Понимаю тебя… Понимаю… – Фабио погладил немного свой подбородок. – А что ты думаешь о моих родителях? Никто не знает, чем они занимались до того, как приехали сюда. Никто не знает ни их прошлого, ни прошлого их родителей. Что ты думаешь об этом?
– Кто ж будет интересоваться Вашими родителями, дон Фабио?
Эти слова прогремели словно гром. Действительно, какой дурак полезет с вопросами о родителях одного из капо? Но ведь капо он стал много позже того, как они сюда приехали. Хоть это и было очень давно. Но память сама по себе не исчезает.
– Допустим ты прав, что никто не будет это делать, когда я уже стал тем, кем стал… Но ведь люди знали их и до этого. Ты что же хочешь мне сказать, что они забыли это?
– Я хочу сказать, дон Фабио, что страх иногда делает удивительные вещи… Ведь Вы уже давно являетесь тем, кем являетесь. Люди живут своей жизнью. Проблемы им не нужны. Помнить что-то часто сложнее, чем забыть… А Ваши родители ведь плохого никому не делали. Так, к чему помнить что-то про них? Себе же проще забыть… И безопаснее.
Фабио много раз думал о том, как скажется для его родных тот факт, что он является капореджиме. Но он всегда думал в первую очередь о том, что они будут в безопасности. У них не будет никаких проблем, и их старость обеспечена. Вот о чём он всегда думал… Но оборотная сторона этого была не столь благодарной… Коза Ностра слишком большая сила. Такая сила, с которой не захотят связываться, если есть такая возможность. И даже более
А ведь они никогда не жаловались ни на что похожее. Мать иногда спрашивала его, не натворил ли он чего такого, за что бы ей было стыдно, а он всегда отвечал, что даже те поступки, которые не всем понравятся, никогда не будут такими, что за них можно будет стыдиться. Фабио ни разу не подумал, что она так может спрашивать, из-за того, что люди начали по-другому относиться именно к ней… Он тогда это «по-другому» предполагал лишь с хорошей стороны, лишь с той, которую он подразумевал всегда в первую очередь – безопасность и достаток… С этим у них не могло быть проблем… Собственно, может быть, причина как раз в том, что слово «проблема» как таковое вообще потеряло для них смысл? Может быть, из-за этого и память про них стала чем-то другим?
– Безопаснее… Это ты прав. Безопасность буквально окутала их жизнь со всех сторон… Но, а ты ведь сам? Ты же живёшь немного по другим правилам. Если ты не боишься, что у тебя могут отнять самое ценное, так тебе-то зачем забывать?
– У меня и правда не было причин забывать что-то про них, потому что у меня есть своё дело. Но в том-то и проблема, что это дела берёт всё, что может из меня. Оно берёт всю мою жизнь… И ведь я тоже ничего толком не знаю про своих родителей, про своего деда и бабушку. Ничего, что не касалось бы кафе.
– Но ты хотя бы знаешь их имена. Имя твоего деда все знают. И все знают, что Франческо Кваттроки имел кафе «Понедельник», а затем и «Вторник», которое он передал своему сыну Луке Кваттроки.
– Да, всё верно. Имена их все знают. И знают про его дело. Но, как Вы видите, это снова касается кафе. Потому это и я знаю… А какие они были люди внутри, я не знаю толком. Я помню, что отец любил чай с молоком по утрам. Он всё время пил сразу как только встал. Первым делом. Иногда он смотрел футбол. Раз или два в месяц. И это всё, дон Фабио… Это, по сути, всё, что я знаю о нём личного. Я смог перечислить это в паре предложений… Зато вот, где он что когда прикрутил и починил в кафе «Вторник», я знаю досконально. Как он получал чистый убыток два месяца подряд после открытия. Как он выбирал скатерти для столов и отмерял высоту каждого столика. Как он подбирал лампочки для настольных светильников и как отмерял длину проводов для них. Как он читал молитву перед тем, как каждый раз закрыть входную дверь в кафе… Я знаю этих фактов множество и каждый раз вспоминаю о них, когда мне приходится делать что-то похожее… Но ведь это не он. Это всё, что касается его дела. Самого его я очень плохо знаю.
И то правда. Фабио посчитал, что всё это чистая правда, именно такая, какая она есть на самом деле, а не такая, какой бы её кто-то хотел видеть… Память о Кваттроки съело их дело, а память о его родителях и прародителях съело его собственное дело. И почему никто не задаёт эти вопросы, когда ещё можно спросить? Пока ещё человек не умер? Всё это появляется и встаёт на дыбы тогда, когда уже поздно. Когда уже ничего не вернёшь.
Фабио посмотрел чуть в сторону, увидел стоящую на стойке бутылку кетчупа и вспомнил, как его отец однажды увидел кровь на манжете его рубашки. Несколько небольших красных пятнышек, которые при желании можно было принять и за кетчуп, но кетчуп такими капельками не разливается. Уж не говоря про то, что Фабио никогда кетчуп и не любил.