Голова королевы

Марстон Эдвард

Отдалившись от супруга, Марджери посвятила всю себя домашним делам. Она взялась за работу по дому с утроенной силой, больше времени уделяла воспитанию детей, чаще бранила слуг и еще бдительнее следила за учениками.

— Как твоя лодыжка, Дик? Не болит?

— Нога — нет, — ответил Ричард Ханидью. — Но мне обидно, что я пропустил представление в «Куртине».

— Полагаю, это было божественное вмешательство.

— Но почему, миссис Фаэторн? Неужели Господу так не понравилась моя игра, что он решил не дать мне выступить в роли Глорианы?

— Нет, малыш. Он хотел привлечь мое внимание.

—

К чему?

— К дешевой безделушке.

Марджери в саду собирала травы. Осеннее небо затянули темные тучи. Марджери растерла в пальцах немного укропа и вдохнула аромат, а потом двинулась дальше вдоль грядок, разговаривая через плечо с Диком.

— Тебе больше нечего мне рассказать?

— О чем?

— Об этих троих негодниках.

— Но тут нечего рассказывать.

И это была правда. Мальчишки оставили его в покое. Мартин Ио чувствовал, что укрепил свои позиции, сыграв Глориану, Стефан Джадд отчего-то замкнулся в себе, а Джону Таллису, с его огромной челюстью, не хватало ни смелости, ни наглости действовать без помощи дружков.

— Они тебе завидуют, — решила Марджери.

— Но я им и в подметки не гожусь.

— Зато в свое время ты их переплюнешь, — предсказала она. — Вот чего они боятся — твоего таланта. — Она обернулась к мальчику. — У тебя есть мечта, Дик?

— Да, миссис Фаэторн.

— Какая же?

— Хочу стать хорошим актером.

— Хорошим? Не великим?

— Мне никогда не стать таким великим, как мистер Фаэторн, — смиренно произнес Ричард, не заметив, как на мгновение ее лицо окаменело при упоминании имени мужа. — Но я могу попытаться стать хорошим. Мне бы хотелось сыграть при дворе.

— Ну, возможно, очень скоро тебе это удастся, Дик.

— Это было бы прекрасно! — воскликнул он. — Мне не довелось сыграть роль Ее Величества, но мне не нужно большего вознаграждения, чем честь выступить перед ней. Это мечта любого!

Его юное личико светилось невинной надеждой.

Анна Хендрик была благодарна, что Николас сходил с ней на рынок в Саутуарк и помог нести покупки. Кроме того, перед мускулистым Николасом все расступались, освобождая дорогу, что избавило женщину от нежелательного внимания. Ей очень нравилось бывать с Николасом в людных местах и чувствовать, как их нежная дружба приобретает новый оттенок, пока они вместе заняты простыми делами. Анна придирчиво выбирала фрукты, но мыслями витала далеко от торговых рядов.

— Какое счастье, что девочка родилась вовремя, — сказала она. — Я боялась, что бедняжка потеряет ребенка.

— Из-за смерти Уилла?

— И не такие ужасные трагедии изменяют естественное течение беременности.

— Да, слава Богу, все обошлось. — Николас вздохнул. — Жаль только, что Уилл никогда не сможет увидеть малышку.

Вчера они получили письмо из Сент-Албанс, из которого узнали, что у Сьюзен Фаулер родилась дочь. Сьюзен и ее родители были неграмотны, и письмо написал приходской священник. Николас и Анна обрадовались новости, однако одна строчка в письме озадачила их. Сьюзен Фаулер благодарила за колыбельку.

— Но мы же не посылали никакой колыбели, — удивилась Анна. — С чего она взяла?

— Должно быть, кто-то оставил подарок под дверью, — предположил Николас. —

Приятно, что Сьюзен подумала, что мы способны на такой поступок.

— Я пошлю ей другой подарок для малышки. Уверена, ребеночку нужно много всяких вещей, а помочь с приданым некому.

Она купила яблоки, груши и сливы и положила их в и без того полную корзину, которую нес Николас.

Пора обратно. Когда они повернули назад, Анна шла следом за Николасом и ломала голову над одним вопросом:

— Но если мы с тобой не отправляли колыбель, то кто?

Они вышли из дома засветло, поэтому вернулись, когда еще не было восьми. Николас занес корзину в дом и помог выгрузить покупки, после чего легко позавтракал, прежде чем снова уйти. Предстоял еще один долгий рабочий день.

Переправившись через Темзу, Николас высадился на северном берегу и энергичным шагом направился к Грэйсчерч-стрит. На вечер был назначен спектакль, и до полудня нужно было отрепетировать «Брак и озорство», проверенную временем комедию из репертуара «Уэстфилдских комедиантов». Барнаби Джилл исполнял главную роль — ревнивого мужа, который приходит в бешенство, узнав о неверности жены. Супругу играл Стефан Джадд.

После сцены, которую Николас застал в артистической уборной, пьеса обрела для него новую остроту. Актер и ученик будут изображать для зрителей близость, которая вызывает отвращение, когда дело происходит за закрытыми дверьми. Публика будет глумиться над стариком-мужем, не подозревая о пикантности ситуации.

Внезапно кое-что привлекло внимание Николаса. В дверях лавки Бенджамин Крич о чем-то увлеченно беседовал с высоким здоровяком. Это был Рыжебородый.

— Держи мерзавца! — Крик сам сорвался с губ Николаса, и он со всех ног бросился вперед. — Останови его!

Услышав эти слова. Рыжебородый встрепенулся и, увидев несущегося к нему Николаса, резко повернулся и кинулся наутек по направлению к Фэнчерч-стрит. Высокая фигура протискивалась сквозь толпу, распугивая покупателей, расталкивая продавцов и переворачивая прилавки. Собаки провожали Рыжебородого лаем. Николас гнался за ним, не обращая внимания на сердитые окрики. На улице поднялся страшный шум.

Рыжебородый двигался очень быстро, но у Николаса открылось второе дыхание. Расстояние между ними сократилось до каких-то десяти ярдов, но тут Николасу не повезло. Поняв, что преследователь настигает его, Рыжебородый резко остановился, схватил какую-то тачку и швырнул под ноги суфлеру. Тот не успел затормозить, споткнулся и упал прямо в лужу из яичных желтков, по которой плавала скорлупа. Владелец тележки тут же прицепился к Николасу, как клещ, требуя возмещения ущерба, а когда Николас отделался от него, было уже поздно: Рыжебородый растворился в толпе.

На не слушающихся ногах Николас вернулся в «Голову королевы», извиняясь направо и налево. Только дойдя до постоялого двора, он вспомнил о Бенджамине Криче и воспрянул духом.

Крич в дальнем углу двора болтал с посыльным. Николас отвел его в сторону и припер к стенке.

— Кто был тот человек? — строго спросил он.

— Убери руки! — рявкнул Крич.

— Кто он? — Николас усилил хватку.

— Я его видел первый раз в жизни!

— Наглая ложь, Бен! Ты разговаривал с ним, как со старым приятелем!