Голова Медузы Горгоны

Пономарев Виктор

Яков Арнольдович Бухбанд.

Бухбанд еще раз перебрал в памяти своих подчиненных. Остановился на двоих: Горлове и Гетманове. Оба новички. Сергей горяч, но сообразителен, а Яков более рассудителен и деловит. Хорошая пара, да и между собой они как будто подружились. Правда, опыта маловато на двоих. Но ведь подготовленных чекистов никто начальнику оперотдела не даст.

И разве ссылками на неопытность поправишь ошибки? А их немало допустили в эти дни, если уж говорить откровенно.

Первая — арест Фабр. Конечно, в тех обстоятельствах Гетманов не мог поступить иначе. А что получилось? Насторожили тех, для кого эти лекарства предназначались.

Еще большей ошибкой был арест Акулова. Связи не выявлены, сообщники, как видно, тоже не доверяют теперь доктору. Впрочем, хорошо уже то, что проверяют его. Значит, в услугах Акулова нуждаются. Значит, рано или поздно снова попытаются использовать его. Надо ждать, не торопиться. А наблюдения не снимать.

Но Бухбанд понимал, что медлить нельзя. Кто-то собирает силы для решающего удара. Где этот кулак? Так называемый «Штаб»? Сообщники капитана Городецкого? Или все это звенья одной цепи?

Яков Арнольдович мысленно еще раз соединил эти звенья: медикаменты Фабр, убийство милиционера, листовки Городецкого, прокламация Кумскова, подписанные Кубанским и Терцевым. Сомнений не было. На Кавмингруппе возникла какая-то хорошо законспирированная контрреволюционная организация, которая имеет связи и за пределами курортных городов. Показания галюгаевского бандита, доставленного Гетмановым в губчека, подтверждали это предположение. Он сообщил, что подполковник Васищев как-то обмолвился о получении денег из Пятигорска и что в Святом Кресте кто-то готовит к будущей кампании продовольствие и обмундирование.

Усталость все-таки брала свое. Мелькали обрывки мыслей, чьи-то лица, и вдруг все куда-то поплыло, а потом исчезло совсем.

В соседней комнате застрекотал аппарат, и в дверях появился заспанный телеграфист:

— Яков Арнольдович! Владикавказ!

Бухбанд вскочил. Сна как не бывало. Одернув привычным жестом гимнастерку, он вышел из комнаты.

«Будете говорить с Полномочным представителем ВЧК на Кавказе тов. Русановым, — отстучал аппарат. — Лично председателю Тергубчека тов. Долгиреву».

— Передайте: Долгирев в служебной командировке. Вас слушает Бухбанд.

Некоторое время аппарат молчал, словно на том конце раздумывали. Наконец он снова застрекотал, выталкивая узкую ленту.

«Для оперативного использования сообщаем: по данным Центра, Ставкой Врангеля направлена на Северный Кавказ для организации к/р восстания группа офицеров. Предположительно район дислокации — Кавминводы, Моздок, Кизляр. При получении сведений о деятельности незамедлительно информировать ПП ВЧК. Желаем успеха».

Ориентировка серьезно встревожила Бухбанда. Значит, все его подозрения, все его догадки правильны. Значит, снова заговор, снова трудная и кропотливая работа.

Он прошел в кабинет, некоторое время стоял у окна, вглядываясь в ночное свинцовое небо, затем достал из стола листок и вывел сверху: «План операции». Крупным почерком он делал наброски, которые завтра уже должны стать приказом и привести в действие сложный механизм контрразведки. По тонким, чувствительным нервам его непрерывным потоком польется информация, которая в обработанном виде представит четкую картину второй, невидимой жизни города.

«Кубанский и Терцев, — писал Бухбанд. — Установить всех есаулов, оставшихся в городе. Всех бывших коллежских регистраторов…»

Дверь тихонько отворилась: заглянул дежурный.

— Звонили от Горлова. К доктору прибыли «гости»…

* * *

А ветер дул все сильнее. Острые песчинки больно впивались в щеку, и Сергей безуспешно пытался прикрыть ее воротником кожаной куртки.

Он пожалел, что не укутал шею старым рваным шарфом, который еще в прошлую весну подарила ему сердобольная тетя Глаша, квартирная хозяйка. Этот шарф много раз выручал его, хотя и поизносился изрядно. Но вот уже две недели Сергей не надевал его. С того самого дня, когда встретил на себе насмешливый взгляд той девчонки с почты. Он привычно балагурил тогда с почтовыми девчатами и не подозревал, какая нависла над ним беда. Отпуская очередную, довольно плоскую остроту, Сергей вдруг заметил, что одна девчонка смотрит на него вроде бы не так, как все. Ее улыбка заставила Сергея замолчать на полуслове.

К удивлению тети Глаши, он в тот день долго рассматривал себя в зеркале. Худое скуластое лицо и тонкий с горбинкой нос, как видно, не очень удовлетворили его. Сердито сдернул с шеи уже расползающийся ядовито-зеленый шарф и сунул его под подушку. Больше не надевал его Сергей, зато стал ежедневно менять подворотнички у гимнастерки.

А на почту он уже не ходил, как бывало: чувствовал себя скованно, и остроты с языка не шли. Сергей лежал в высоком густом бурьяне на краю запущенного огорода. Перед ним, через дорогу, на фоне светлеющего неба возвышался акуловский особняк.

Возле телеги, на которой к доктору приехали «гости», стоял возница и настороженно вглядывался в темноту. Он часто поворачивался к бурьяну, и Сергею казалось, будто лежит он на голом месте, что возница сейчас шагнет сюда и дотянется до него кнутом. Но тот снова отворачивался и глубже запахивал длинный брезентовый дождевик.

Сергей с беспокойством думал о том, как захрустят сейчас ветки под ногами его помощника, которого он отправил к ближайшему телефону сообщить о прибытии «гостей». К счастью, тот все еще не появлялся. То ли не мог добудиться аптекаря, то ли помчался в губчека лично, но вот уже с полчаса Сергей был один и чувствовал себя довольно-таки неуютно.

Тихо скрипнула дверь. Вышли те двое, что подымались в дом.

Резкие порывы ветра донесли до Сергея лишь несколько обрывочных фраз.

— Кубанскому… Время встречи… Освоюсь, — говорил вознице высокий мужчина. Затем хлопнул его по плечу, легко взбежал на высокое крыльцо и скрылся за скрипнувшей дверью.

Двое других уселись на телегу, и та громко загрохотала в темноте.

Сергей уже готов был кинуться следом, чтобы глянуть, куда она свернет, но в окне особняка зажглась лампа, а сзади послышалось тяжелое дыхание и легкий хруст веток.