Головач
Шрифт:
Что бы сказал отец, если б узнал, что он делает?
Вот, дерьмо, – отъезжая, выругался про себя Каммингс.
***
Головач.
Дедуля, что такое... головач? Трэвис вернулся к этому вопросу сразу после своего 16-го дня рождения. Накануне, он встал, вскрыл "Хеми Куду" Кейджа Джорджа, 74-го года выпуска. Завел ее, замкнув накоротко провода, выпил самогонки, и разбил, когда та крошка, Кэри Энн Уеллс, сидевшая на соседнем сидении, надрачивала ему "петушка". В тот момент он как раз
Трэвис понял, что Дедудя так намекает на то, что он слишком молод, чтобы слышать подобные вещи. И неважно, что между ног у него уже было полно волос, и в любой момент он мог вполне по-взрослому "бросить палку". Но больше всего Трэвиса злило вот что: Если он был слишком молод, чтобы слушать про «головачей», почему тогда клятый окружной прокурор не учел его молодость, осудив, как взрослого? Мальчик, это потому, что мы - жители холмов, народ, живущий у ручья,– пытался объяснить Дедуля в день оглашения приговора. Добрый старик говорил это со слезами на глазах. Никому из них нет дела до жителей холмов. Эта кучка грязных голодранцев только корчит из себя изнеженных горожан. Придется отсидеть. И веди себя хорошо в тюряге, иначе накинут срок.
Накинут срок? Боже. Этот капризный педик-судья дал бедолаге Трэвису пять лет.
И, конечно же, Дедуля оказался прав. Те пять лет, которые он получил за какой-то невинный автоугон, в мгновение ока превратились в одиннадцать. Окружная тюрьма Рассел это не курорт. Здесь в два счета выбивали все дерьмо из парней, которым накидывали срок. У Трэвиса не было другого выбора. Он не хотел, чтобы каждую ночь здоровенные, грязные парни имели его в зад и называли "крошкой". Он пробил несколько голов, провел за это кучу времени в "яме". Ее еще называли "ШИЗО", сокращенно от "Штрафной изолятор". Однажды ночью какой-то чувак из Крик-сити, мотавший срок за вооруженное ограбление, приставил к горлу Трэвиса заточку и приспустил трусы.
– Соси, белый голодранец. Только соси, как следует. Соси, как своему папочке. Все же знают, что вы, белые голодранцы, - пидоры, - скомандовал чувак.
– Отсосешь и пожрешь за одним. Всяко лучше, чем капустный крем-суп в столовке. Заставь своего папочку ревновать, сладкий.
Во-первых, отец Трэвиса был мертв, и ему очень не понравилось то, что он услышал. А во-вторых, ничто на свете не могло заставить Трэвиса Клайда Тактона отсасывать кому-то член. Ему отсасывали, было дело, но, чтобы отсасывал он сам? Ни-за-что! Поэтому он выхватил у чувака заточку, и воткнул ему в глаз. У того сразу потекла какая-то дрянь, похожая на клюквенный джем из универмага "Халлс" Хотя вовсе неважно, на что она была похожа. А важно то, что Трэвису снова добавили срок.
И вот теперь он вернулся. Идти ему было некуда - пока он сидел на "киче", в оставшийся после смерти отца дом попала молния, и он выгорел дотла. Поэтому Трэвис потопал прямиком к стоявшему посреди леса маленькому, аккуратному, обшитому вагонкой домику, где жил Дедушка Мартин.
– Трэвис Клайд Тактон!
– Дедуля чертовски обрадовался, увидев огромную ухмыляющуюся рожу внука.
– Привет, Дедуль.
– Но глаза Трэвиса были прикованы к гнилому деревянному полу.
– Должен признать, я чувствую себя, как конская задница, придя сюда прямиком из окружной тюрьмы.
Трэвису было стыдно.
– Ни работы, ни "зелени", ни хрена Едрен батон, Дедуль, я - неудачник.
Лицо старого пьяницы посуровело. Такое же выражение лица было у отца, когда тот застукал Трэвиса за попыткой "присунуть" одной из овец. "Проклятье, Трэвис!"– воскликнул Папа.
– "Ты что, свои мозги на толчке высрал? Боже, сынок! Если хочешь трахнуть овцу, трахай, но только не свою, тупица! Прокрадись на поле к Кодиллу и трахни его овцу!" А потом Папочка закатил ему такую взбучку, которую Трэвис запомнил на всю жизнь, но понял, что получил ее заслуженно. В любом случае, у Дедули сейчас было точно такое же выражение лица.
– Трэвис! Я не хочу больше слышать подобные разговоры. Мальчик, ты кровь от крови моей единственной дочери, поэтому ты всегда желанный гость в моем доме. И не принижай себя за то, что не имеешь работы. Времена сейчас тяжелые, особенно в этих местах, с тех пор как заглохла "Юнион Карбайд". Они закрыли шахту из-за того, что покупать уголь у клятых япошек стало дешевле, чем добывать у нас. Но я имею достаточно "зелени" с пошива обуви, так что не беспокойся ни о чем.
– Спасибо, Дедуль, - выдавил Трэвис, не отрывая глаз от гнилого пола.
– Только... Трэвиса словно замкнуло, когда Дедуля выкатил из-за своего рабочего стола. Именно выкатил, понимаете, а не вышел. Выкатил из-за большого стола из вишневого дерева на кресле-каталке. И тут Трэвис заметил, что у его старого доброго дедушки нет ног.
– Дедуль!
– запричитал он.
– Что с твоими ногами?!
– О, не беспокойся об этом, сынок.
– отмахнулся Дедуля.
– Я старый и двигаюсь мало. Подхватил я хворь проклятую, "дибабет" называется, поэтому доктор из поликлиники и отчикал мне ножки. Говнюк имел наглость еще прислать мне счет после этого, можешь поверить? Но ничего страшного.
Дедуля протянул костлявую руку себе за спину, указав на ряд деревянных полок, заставленных сшитыми вручную ботинками.
– Я могу делать свою работу и должен быть благодарен за это.
Трэвис был впечатлен дедушкиной силой духа. Но потом старик продолжил:
– Как сиделось?
– Да, не очень хорошо, Дедуль. Отмудохал нескольких чуваков, которые пытались меня отыметь. Еще один хотел сунуть мне в рот "петуха", поэтому я воткнул ему в глаз его же заточку. У того какая-то дрянь полилась, похожая на клюквенный джем, который продают в "Халлсе".
Морщинистое лицо Дедули посветлело.
– Ты что, убил его?
– Не, Дедуль. Но слышал, что заточкой я повредил ему мозги, и теперь он дурачок.
Дед хлопнул пятнистыми руками.
– Вот, молодец, мальчик! Твой папа гордился бы тобой, упокой господь его душу!
– Так вот, - продолжил Трэвис. Он не любил вспоминать про тюрьму, да и не должен был, не так ли? Ему все-равно предстояла связанная с этим рутина, вроде отметок в полицейском участке и прочее дерьмо. Но Трэвис даже думать об этом не хотел. Это же было так здорово откинутся с окружной "кичи", кишащей никчемными нигерами, белыми голодранцами и педофилами.