Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
Не успела «Камчатка» стать на якорь, как на борт поднялись португальские офицеры:
— По здешнему закону вы обязаны салютовать королю двадцать одним выстрелом, — объявил адъютант короля.
Командир «Камчатки» знал морские каноны:
— Надеюсь, его величество ответствует русскому флоту таким же салютом?
— Да, конечно…
Солнце коснулось дальней гряды гор, окружающих живописную бухту, когда раздалась команда:
— Отдать правый якорь!
Многопудовая громада якоря бултыхнулась в воду, увлекая с грохотом якорный канат.
Над бухтой через равные промежутки загремели пушечные раскаты салюта…
Современник, читатель и почитатель командира «Камчатки», Иван Александрович Гончаров, после плавания на «Палладе», заметил: «Вглядывание в общий вид нового берега или всякой новой местности, освоение глаз с нею, изучение подробностей — это привилегия путешественника, награда его трудов и такое наслаждение, перед которым бледнеет наслаждение, испытываемое перед картиной самого великого мастера».
Гончаров путешествовал по морям и океанам пассажиром. В первые кругосветные плавания экипаж корабля составлялся тоже на добровольных началах. Сомневающихся отставляли.
А вояжи эти манили к себе россиян, разных по характеру, но схожих в одном — страстном желании побывать в дальних странах и землях, увидеть людей, там обитающих…
На другой день вместе с командиром сошли на бразильский берег Врангель, Литке и Матюшкин.
За время плавания эта небольшая компания часто в свободные часы собиралась в одной каюте. Рассуждали о службе, о порядках в европейских странах, спорили. Литке неплохо знал французских энциклопедистов, читал Вольтера, Врангель придерживался христианской морали, Матюшкин еще не преуспел в морском деле, но в гуманитарных науках смыслил намного больше своих товарищей. Сейчас они впервые оказались все вместе на берегу.
Офицеров «Камчатки» пригласил в гости российский консул Григорий Лангсдорф. Отдыхали и развлекались до поздней ночи в его уютной усадьбе за городом. За обедом и ужином слушали витиеватую речь консула:
— Шестой годик я в этих благословенных местах. Порядки здесь при короле Жуане изменились к лучшему. Прежде ни один иностранец не смел без солдат ходить свободно по городу, а теперь вы вольны бывать в любом месте Бразилии.
Офицеров удивили огромные кофейные плантации.
— Здесь это основная статья дохода и процветания, — пояснил словоохотливый Лангсдорф. — Местные плантаторы разводят тысяч по пятьдесят деревьев.
— Кто же за ними ухаживает? — перебил удивленный Матюшкин. Головнин снисходительно улыбнулся, вслед за консулом, который, как ни в чем не бывало, пояснил:
— В Рио каждый год привозят до двадцати тысяч негров из Африки. Один молодой негр стоит всего полторы сотни пиастров и ухаживает за тысячей деревьев. Сие весьма выгодно, — консул снисходительно окинул взглядом собеседников. — Нынче и я плантацию завел, тысячу дерев, кофе посадил, негров прикупил…
Спустя два дня русские моряки побывали на невольничьем рынке. В складчину наняли несколько колясок, и консул повез их осматривать достопримечательности города, раскинувшегося на десяток километров вдоль побережья бухты. Вдоль вымощенных булыжником узких улочек тянулись каменные постройки. Кирпичные двухэтажные дома пестрели причудливыми мезонинами и бельведерами. Около пристани высился трехэтажный дворец, походивший на обычный дом. Внушительно выглядели построенные в городе крепости, но в них иностранцев не допускали.
На взгорье тянулась улица с однообразными, похожими на сараи постройками.
— Сие есть волонга, рынок невольников, — ухмыльнулся Лангсдорф.
Офицеры гурьбой направились осматривать диковинную торговлю. Головнин ожидал их, прогуливаясь с консулом.
— Бывши в Западной Индии, мне уже пришлось смотреть на такие заведения, — пояснил он Лангсдорфу, а вечером сделал пометку в своих записях: «Меня нимало не изумил так называемый рынок негров, но товарищам моим показался крайне удивительным: это одна длинная улица, называемая „волонга“, где в каждом доме внизу есть лавка, в которой нет никаких товаров, кроме негров на продажу. Они все сидят кругом на лавочках, и тут приходят покупатели, осматривают их, щупают, узнают, здоровы ли они, торгуют и покупают, как какой-нибудь домашний скот».
В тот же вечер в своей каюте об увиденном, не без содрогания, делился впечатлениями Федор Матюшкин. «Ряды, в коих продаются негры, состоят из одного строения, разделенного на многие амбары, в коих негры и негритянки почти совершенно нагие содержатся, и в каждом амбаре находится для присмотру один европеец, который поступает с ними зверски. Когда мы вошли в одну из сих лавок, то хозяин, думавший, что мы пришли покупать, велел всем невольникам встать; тех, кто не тотчас исполнил его приказание, бил он по обнаженному телу тростью, и они не смели показать ни малейшего неудовольствия. Он их заставлял смеяться, прыгать, быть веселыми, но видно было, сколь труда было им притворяться. Слезы показывались на глазах у них, кои они украдкой стирали. Когда мы показали на одного негра, у него был шнурок на шее, то торговец думал, что мы намерены купить его, объявил нам, что он уже продан, и купивший наложил на него ошейник».
… Закрыв журнал, Федор потушил свечу, вышел на палубу. «Как-то Врангель и Литке с равнодушием взирали сегодня на несчастных негров, мне кажется, такая холодность не присуща русскому сердцу», — подумал он, опираясь на фальшборт. С берега приятно тянуло прохладой. В южном полушарии наступала летняя пора, и в воздухе чувствовалось дыхание тропиков.
В непроглядной тьме вдоль побережья бухты загадочно мерцали огоньки в домах жителей. Кое-где они двигались, видимо, по набережной катились редкие экипажи.
Кругом на рейде все замерло, лишь изредка, каждые полчаса, слышался перезвон колоколов на судах, стоявших на рейде. «Камчатка» всегда начинала первой бить склянки. Командир строго спрашивал за малейшую оплошность в соблюдении корабельного распорядка.
— Минута час бережет, — внушал он молодым офицерам.
Штилевая погода, зеркальная гладь бухты, в которой отсвечивали судовые огни, редкие хлопки крыльев и крики ночных птиц навевали радужное настроение.
Неподалеку от «Камчатки» в полдень бросил якорь португальский бриг. Когда Матюшкин вернулся на шлюп, его встретил штурман Никифоров, и, кивнув на бриг, сказал определенно:
— Невольников в цепях привезли из Африки, на продажу.
От черного силуэта брига при легких порывах ветерка веяло смрадным духом, доносились гортанные крики, напоминавшие стоны раненого зверя.
Утром Матюшкин предложил Врангелю и Литке сходить на португальский бриг.
— На нем, видимо, невольников из Африки доставили. Оба мичмана вежливо отказались, пожав недоуменно плечами.
— Сие привычное дело для местных жителей, а нам дела до них нет.
Федор попросил командира.