Головолапная
Шрифт:
— Я бы не хотела, чтобы ты один гулял ночью по проспекту, — сказала она, вложив в голос максимум мягкости и заботы. — Уже скоро полночь, тебя дома ждут и волнуются. Ты и так заставил родителей понервничать, а сейчас продолжаешь, рискуя.
— Мама на смене, — тихо сказал мальчик. — А сестра наверняка звонила сказать, что ночевать не придет.
— Но ведь ты не потому не поехал на троллейбусе, что дома никого из старших нет?
Пацан нахохлился, нервно закрутил головой, но наконец признался:
— У меня денег нет.
Он шмыгнул носом и попытался вывернуться из-под руки.
Гата вздохнула. Она понимала страхи этого мальчика.
Может, просто дать ему денег? Да и он наверняка не обрадуется положению, что взрослая привязчивая тетка ведет его домой за ручку, как маленького.
На проспект вывернул длинный автобус с горящей цифрой «7» над лобовым стеклом.
Гата про себя усмехнулась — такого же в свою сторону она не дождалась еще час назад, зато теперь явление этого автобуса выглядело судьбоносным.
— Пойдем, — сказала она, утягивая мальчишку за воротник, — пару остановок проедем. Провожу тебя. И не спорь.
— А обратно вы как? — пробормотал он. — Поздно же.
— Обратно мне и на такси хватит, если что, — улыбнулась Гата.
«Семерка» услужливо открыла перед ними светлые двери салона. Женщина-кондуктор с усталым среднеазиатским лицом неприветливо глянула со своего места на двух пассажиров, вошедших в передние двери. Потом поджала губы, неохотно поднялась и пошла, придерживая сумку на животе, брать деньги за проезд.
Гата приложила свой проездной к терминалу, за смущающегося мальчика отдала несколько монет.
3
— А вы серьезно, настоящая живая писательница? — спросил он, едва они вышли на перекрестке из теплого автобуса в прохладную летнюю ночь.
Гата поперхнулась от этой детской непосредственности:
— Настоящая… живая.
Мальчик помолчал, что-то обдумывая, потом указал на ближайшую многоэтажку из темного кирпича и сказал:
— Вот там я живу. Не надо меня дальше вести.
— Боишься, что приятели тебя увидят в моем обществе и начнут дразнить?
Он дернулся и огляделся. Приятелей нигде не было видно.
— Если что, — сказала Гата, — тверди на все их насмешки, что ты под охраной Ночного Дозора. А кто это, пусть сами разбираются.
— Не боюсь, — сказал он. — Я и без вашего Дозора их не боюсь. А вы никакой и не Дозор… Вы пишете ужасы.
— С чего ты решил? — удивилась Гата.
— А вот вы, — голос его стал требовательным, — что вы сами на кладбище ночью делали? Ведь это вы ужасы пишете, я сразу понял! Может, и сказки, но ужасы. А что просто домой шли — так неправда. Вы там… материал собирали! — заявил он уверенно.
«Какой и у кого я его собирала», усмехнулась про себя Гата и подумала, что с ее простым отношением к земле мертвых она вряд ли вообще придет к жанру ужасов и триллеров.
— Дадите почитать? — мальчик сделал к ней шаг.
— Ужасы почитать не дам. Я пишу реалистичную прозу для детей. Вот ее, если хочешь, почитать дам.
Она сказала это просто так, без задней мысли. Но едва только приблизилось острое чувство — вот же! вот же он! лови! хватай! он же и был тебе нужен! — как ее словно за голову опять обхватила чья-то крепкая рука, сдавив череп неприятными пальцами, покрытыми словно не кожей, а коротким колючим мехом.
Гата вздрогнула и, повинуясь и безотчетно повторяя это хватательное движение, взяла мальчика на плечо, сдавила пальцы:
— Тебя как зовут?
— Сережа, — сказал он и горделиво добавил: — В соцсетях меня можно найти по нику «Серый Кот Старк».
— «Серый. Кот. Старк», — повторила Гата, чувствуя как волосы у нее на голове слегка шевелятся, но то ли это легкий ветер их тронул, то ли ей показалось, что сдавившая череп неведомая рука чуть шевелит длинными пальцами. — А почему Кот Старк?
— Все любят котов, — начал Сережа.
— И все любят Старков, — заулыбалась Гата.
Неприятные тиски на голове скользнули по вискам, коснулись лба, потрогали брови.
Кто же ее так ощупывает?!
Она зажмурилась, стараясь и справиться с пугающим чувством, и при этом не напугать мальчика. Потом провела свободной рукой по макушке, поймала загнувшуюся прядку, заправила ее за ухо.
Ничего, конечно же, она не нащупала.
— Ты знаешь, Сережа, — сказала она тихо и осторожно, — ужасы, наверное, были бы тебе гораздо интереснее, и за их счет ты изучил бы со стороны ту опасность, за которой пришел сегодня на кладбище, но… Я пишу про школу, про одного школьника, примерно твоего возраста.
Глаза у мальчишки сверкнули интересом.
— Мне нелегко дается этот рассказ, и… услуга за услугу… Я пришлю тебе свой рассказ, а ты скажешь мне, права ли такая взрослая тетка, как я, насчет школьников и их переживаний.
Он молчал, но выглядел так, словно бы прямо сейчас он растет на сантиметр в минуту — было видно, как его распирает от гордости. Еще бы! Ему помогла знаменитая писательница, а теперь ей самой требуется помощь… помощь эксперта! И только один Серый Кот способен и в состоянии…
— Так что скажешь? Прочитаешь меня? — спросила Гата, останавливая этот самодовольный рост.
Он еще немного помолчал для пущей солидности, потом важно сказал:
— Я не против. Присылайте свой рассказ.
Когда он удалялся к многоэтажке, он даже не озирался, высматривая своих приятелей — так, видно, проникся самоуважением к себе, что перестал бояться обидчиков.
Гата хотела бы улыбнуться и умилиться этому его новому состоянию, но гнетущее чувство сдавленной головы не давало ей расслабиться.