Голубая ниточка на карте
Шрифт:
И тут Магазина при всех схватила дочку за ухо:
— Ещё ты меня учить будешь!
Но её руку оч-чень вежливо и в то же время оч-чень энергично отвела от Фанериного уха рука капитана. Голос у него был спокойный, даже добрый:
— Зинаида Вольтовна, пройдёмте, пожалуйста, в мою каюту. Там обо всём и поговорим.
Магазина смолкла. Он галантно взял её под руку и слегка подтолкнул к трапу, ведущему вверх. Обернулся, кивнул вахтенному матросу. Тот понял и начал убирать сходни. А Магазина, не сопротивляясь, шла с капитаном в его каюту.
Теплоход
Глава 22. Звёзды и семечки
Шур с палубы смотрит на удаляющуюся Астрахань. Очень быстро стемнело. В смоляной воде волнуются дорожки, серебряные и золотые. Строго через одну. Это по берегу столбы с лампами дневного света и жёлтыми. Дорожки извиваются змейками, бегут за теплоходом. Наверно, им, любопытным, хочется догнать теплоход и влезть на борт, чтоб посмотреть, как туристы живут. Но судно, набирая скорость, уходит от них всё дальше и дальше. Не догнали.
О чём сейчас капитан говорит с Магазиной? Он, наверно, очень умный и очень добрый человек. Только серьёзный, неулыбчивый. Работа у него нелёгкая. Не разулыбаешься.
Шуру приятно думать о той встрече на Мамаевом кургане в Зале Воинской славы. О том канате, который тогда Шур почувствовал между ними. В тот же день они с Ромкой шли по палубе, а навстречу — он. Как всегда, хмурый, будто сердитый. Глазами встретились, глазами улыбнулись, и оба поняли, что тот канат — это их маленькая тайна.
— Ты чего? Улыбаешься, что ли? — толкнул его Ромка, когда капитан скрылся.
— Представил, как ты кошку за хвост дёргаешь.
— А-а… заживает уже, — и Ромка дотронулся до больного места.
Теплоход в чёрной воде двигался почти бесшумно. Будто сажей воду выкрасили, подумал Шур. Хотя нет, вон тоненькая серебряная полосочка. А вон ещё… И ещё… Откуда они? На берегу ни огонечка. Луна не взошла ещё, да и от неё широкая полоса по воде, а эти лёгкие, слабые, словно пунктирные.
Шур поднял голову. Бездонная сажная чернота неба была в таких огромных звёздах, что, казалось, влезь на капитанский мостик, руку с него протяни и Большую Медведицу можно за хвост ухватить. То бишь, за ручку ковша.
Это ж от них, от звёзд, по Волге дорожки! Вот это да-а… Настоящее его, Шурово, открытие. Ну кто б мог подумать, что звёзды, до которых немыслимые расстояния (Шур и представить эти расстояния не в силах), а от них, от этих чужих миров, бегут светлые дорожки по нашей родной Волге. Вот по ней… Вот они… Необыкновенно… Удивительно… Рассказать в Чебоксарах — не поверят. А может, все про это знают? Один я… такой незнайка? Надо спросить у всех в классе.
Шур и раньше любил глядеть на звезды. Когда он засматривался в ту бездонную глубину, где они жили, то чувствовал себя не только песчинкой, а… молекулой. И как-то раз, глядя вверх, подумал: когда человеку плохо, горько, когда у него горе великое, то надо на звёзды смотреть. И тогда, наверно, это горе станет маленьким-маленьким. Как молекула.
Сейчас он вспомнил про эти мысли. Усмехнулся. Здесь, около Астрахани, когда на звёзды смотришь, то уж не такой крохой себя чувствуешь как дома. Ишь как сверкают! Какие близкие!
Мысли перескакивали с одного на другое.
Жалко Фанеру. Как смущённо она просила у деда прощения за мать. И глаза потухли. Дед тоже от этого расстроился.
Вот и снова Волгоград. Только теперь они подошли к нему снизу, а не сверху.
Туристы отправились на экскурсию в планетарий. Говорят, там очень интересно. А потом пойдут на Площадь павших борцов, будут у Вечного огня возлагать венок от Чувашии.
Радио торопит всех оставшихся, чтоб скорей выходили.
— Твоя бабуля гулёна. Наверно, только к отходу прибудет. На пристани её нету, я глядела, — говорит Магазина.
Лилия молча надевает новый голубой костюм. Пусть придёт и увидит, что она и без бааб прекрасно выглядит. Лилия думает, как ей вести себя с бабушкой? То ли совсем не разговаривать, будто её, бааб, нет рядом? То ли, наоборот, вылепить ей всё, прямо в глаза, из которых, конечно, потекут слёзы. Она представила себе бабушкины глаза. Они до сих пор были такими ярко-синими, что, казалось, слёзы, катящиеся из них, — голубые. Да, надо ей всё высказать, решила Лилия.
— А сейчас универмаг, наверно, ещё закрыт? Рано ведь, — отводит она разговор от бабушки.
— А мне без разницы, — отрезает Магазина. — Ты куда хочешь, а я на базар. Мне пуд семечек привезти надо.
— Пу-уд?
— Пуд. На всю бригаду. Обещала. Они встречать будут.
— А что в Чебоксарах семечек нет?
— Сразу видно — не щёлкаешь. В Чебоксарах что за семечки? Плюёшься-плюёшься, а жевать нечего. А тут не семечки — золото. Жирненькие. У нас все, кто тут ни бывает, привозят. На всю бригаду.
В дверь каюты постучали. Лилия в незастёгнутой кофточке спряталась за штору, где стояли кровати.
Вошёл незнакомый юноша в военной форме.
— Здрасьте, — весело прищёлкнул каблуками. — Здесь живёт Лилия Нильская?
— Да, здесь.
— Я от её бабушки. Я внук её фронтового друга. Елена Иванна просила меня привезти Лилию с собой. С ней ничего не случилось?
— А чего с ней будет?
— Где же она?
Лилия из-за шторки жестами показала Магазине, что якобы её нет в каюте.
— А… она… это… ушла в планетарий с туристами.
— Разве? — внук поскучнел. — Елена Иванна говорила, что Лилия на экскурсии не ходит.
— А вот нынче как раз ушла.
— Жалко. Эх, опоздал я к швартовке. Чуть раньше надо было. Извините, всего доброго.
По-военному чётко повернулся через левое плечо и аккуратно прикрыл дверь каюты со стороны коридора.
— Ну, Лилька, ты дура набитая. Беги вдогонку! Это ж не парень — красавец! Военный!
— А в какой форме? — Лилия бросилась к окошку.