Голубой берег
Шрифт:
— Аксакалы, — сказал я. — Один человек хотел обвинить меня в том, что я ранил Джалиля. Мы осмотрели рану; она сделана вовсе не моей пулей. У меня винтовка
Витерли. Вы можете осмотреть мои пули: они большие, в палец длиной.
В эту минуту в кибитку вошел Барон. Он тихо остановился за спинами стариков и слушал мои слова.
— Вот и хорошо, Барон, что ты тут, — сказал я, — надо акт составить, что Джалиль ранен картечью из охотничьего ружья.
— Составим завтра.
— А почему не сегодня?
— Я
— Долго не задержим, в три минуты сделаем.
— Без секретаря не подпишу, а его нет.
— А когда он будет?
— Завтра утром.
— Ну хорошо, расходитесь. Будем спать.
Сабиру Барон хотел взять с собой, она запротестовала, и ее вдруг поддержал ее отец — Деревянное ухо. Эту смелость он проявил, наверное, благодаря нашему присутствию.
В этот вечер дым меньше ел глаза, или я просто уже привык и не замечал. Заснул я мертвым сном. Черт с ним, решил, пусть режут, но я хочу спать!
Карабек лег на мешках с ячменем.
Утром мы с трудом открыли двери, настолько завалил их снег. Сильный ветер гнал тучи снега по долине; начинался большой буран.
Барон пришел и посоветовал уезжать.
— Знаешь, народ голодный, злой. Я не отвечаю ни за что!..
— Но ведь буран большой будет! Мы пропадем! — запротестовал я.
— Не знаю, не знаю, — развел руками Барон.
— Тогда давай сейчас акт напишем.
— Хорошо, хорошо, — ответил Барон, — только приведу секретаря.
Через час оказалось, что ни секретаря сельсовета, ни Барона якобы нет в кишлаке.
— Дома Барон сидит, а жена говорит: нет, — сказал Карабек. — Я все знаю. Наше дело плохо. Буран идет — дороги нет, весна идет — совсем дороги нет. Тут сидишь — бандиты есть, ждут дорогу в Кашгарию. Плохо будет, сам знаешь. Сейчас поедем — пропадем, оставаться — продуктов нет! Никто не даст. Так Барон прикажет.
— Карабек, — сказал я, — давай ехать, зови всех наших нанятых верблюдчиков. Саид с нами должен поехать вниз.
— Большой буран будет, останемся на дороге, умираем, — сказал Саид, и я вспомнил кости верблюдов и ишаков, которые торчали из-под снега по всему пути.
— Ты глуп, Голубые штаны, — сказал Карабек. — Тебя здесь Барон убьет, как Джалиля Гоша. О чем тебе раздумывать?
— Ничего я не раздумываю! Кто тебе сказал? — вдруг вспылил Саид. — Конечно, Саид поедет.
Тряпки в углу тут зашевелились: это поднял голову старик Шамши.
— Сколько прибавишь? Сколько прибавишь? — спросил он.
— Чего прибавить?
— За буран. Караван идти — сколько заплатишь, а?
— Спи, Деревянное ухо, — ответил Карабек. — Тебе ничего не прибавим.
— Тогда я не поеду. Вот что.
— И очень хорошо, что не поедешь. Зачем ты?
И старик опять завернулся в халат. Потом вдруг встал и начал завязывать в узел тряпки. Старуха проснулась и с удивлением уставилась на него.
— Горе
— Молчи, — сказал старик. — Саид едет, Джалиль едет, Ахмед едет, Садык едет, все едут. Шамши тоже едет. Начальник не может без Шамши.
Это было смешно, особенно когда он взял старый, весь проржавленный и дырявый самовар и понес вьючить его на верблюда; рассказывали, что самовар этот давно не работает, однако старик гордился им, и, пожалуй, это было единственное его имущество, если не считать коня.
— Поеду в Каратегин. Давно я не был в Гарме. Я там починю свой самовар, — сказал Шамши.
— А как же останется Сабира? Саид уезжает. Барон…
— Барон, Барон! — закричал старик с сердцем. — Сабира — племянница Барону.
я бедный родственник…
На этот раз он, пожалуй, был прав. Что он сделает тут для Сабиры? Оставаться же, видно, он категорически не хотел. Пусть, решил я, мы еще вернемся к бедной Сабире и поправим ее дела.
Часть вторая. Долина
Кто бы узнал в этом бушующем снежном океане Алайскую долину — страну, раскинувшуюся на полмиллиона гектаров?
Плотные массы летящего по ветру снега бушевали, как волны, сшибаясь друг с другом. Гигантские валы густой снежной пыли с воем и визгом взлетали на тысячи метров вверх, на ледники Заалайского хребта. Страшная музыка ветров и горных обвалов откликалась у противоположной стены, где долину сжимал Алайский хребет.
С востока на запад, к Дараут-Кургану, двигался наш караван. Он состоял из проводника Абдуллы, меня, Карабека, Саида, Шамши-Деревянное ухо, больного Джалиль Гоша и трех верблюдчиков. Азам, высунув язык, прыгал по нашим следам сзади. Прыжок — и он исчезал с головой в снегу.
Нас вел хорошо знающий дорогу верблюдчик из Кашка-су Абдулла, который сам вызвался нас проводить. За ним ехал я на коне Алае, за мной — Карабек на быке Тамерлане и сзади — верблюды. К одному из них был накрепко прикручен веревками укутанный кошмами раненый Джалиль Гош.
Двадцать часов назад мы еще не представляли, что буран будет так ужасен. Но что нам было делать? Необходимо проскочить вниз до наступления весны.
Снег вихрился в тисках двух хребтов, будто лава в кратере. Буран мчался с запада, прямо нам навстречу. Мы ехали друг за другом гуськом, и задний не видел переднего всадника.
Вначале наш проводник Абдулла ехал верхом, а потом, взяв в руки длинную палку, пошел вперед, нащупывая протоптанную в снегу тропинку.
Когда проезжали у огромных скал справа, то проводник закричал мне: «Жди здесь!», — сел на коня и исчез в волнах снега.