Голубой дым
Шрифт:
Демьян же Николаевич загодя готовил настойку на горьком миндале, на лимонной корочке, загодя покупал две или три бутылки марочного вина. А потом, наливая гостям душистую настойку, радовался, видя, как смакуют гости, как туманятся их глаза от удовольствия.
Все было хорошо в этот вечер, и Татьяна Родионовна уже умерила свой хозяйский пыл, слушая радостных гостей, когда в прихожей раздался вдруг звонок.
— Кто ж это может быть?! — сказала она в изумлении и пошла открывать.
Вскоре вернулась и, пунцовая от волнения, стараясь не подать виду, тихонечко
— Тебе придется выйти. Извините, пожалуйста,— обратилась она к гостям.— Неожиданный гость... Диночка, поторопись... Это так неожиданно,— говорила она в полной уже растерянности.
— Кто это? — спросил Демьян Николаевич, когда дочь вышла из комнаты.
А она на него посмотрела через весь стол и так выразительно опустила глаза, что Демьян Николаевич все сразу понял и, разведя руками, сказал: — Ну что: ж... Зови к столу.
Как это ни странно, Дина Демьяновна сразу же поняла, услышав звонок, что пришел Петя Взоров. У нее почти не было никакого сомнения на этот счет, когда она выходила из-за стола. Кровь прилила к лицу, она почувствовала на себе взгляды всех сидевших за столом, услышала мгновенную тишину гостей, провалилась в эту тишину и ощутила страшную неуклюжесть, неповоротливость, неловкость во всех движениях своего тела. А когда и в самом деле увидела его, стоявшего без шапки, в пальто возле дверей, безмерно удивилась и до такой степени разволновалась вдруг, что самым глупейшим образом воскликнула:
— Привет! Как это ты узнал мой адрес?!
— Здравствуй, Дина,— сказал он с улыбкой.
— Разве мы с вами на «ты»? — спросила она и безумно смутилась, понимая дикость этого вопроса.
— Я пришел поздравить Татьяну Родионовну. А насчет... Как вам будет угодно... Мне уйти?
Она увидела три живые розы в прозрачной обертке, услышала их аромат, показавшийся ей вдруг неприятным, сладковатым запахом гниения.
— Нет,— сказала она.
— Это для твоей мамы,— кивнул он на розы, лежащие на высокой тумбочке возле двери.
— Раздевайтесь,— сказала Дина Демьяновна, разглядывая розы свекольного цвета, которые вряд ли уж оживут в воде.— Их надо в теплую воду, я сейчас...
В это время как раз появилась Татьяна Родионовна в прихожей.
— Ты куда? А цветы? — спросила она у дочери.
— Я сейчас... я в ванну их...
Она закрыла за собой дверь ванной комнаты, пустила горячую воду, и увидела свое отражение в зеркале, постаралась как можно скорее успокоиться и прийти в себя. Высокие скулы ее горели и были чуть ли не такого же цвета, что и розы; глаза казались испуганными и словно бы неуправляемыми. Она взбила прическу, помяла зубами неяркие свои губы, облизала их, зажмурилась, сморщилась, смяла лицо в напряженной гримасе, а потом раскрыла глаза и взглянула опять на себя. Все осталось по-прежнему на ее лице, ничего, увы, не изменилось: так же путались мелкие морщинки под глазами, так же блеклы были губы и худосочная шея, кожа на которой уже потеряла свою упругость.
Розы плавали в теплой воде, а Дина Демьяновна никак не могла выйти из ванной: у нее не хватало духу открыть дверь. Ей очень хотелось в эти минуты выкурить сигарету.
Она вдруг отчетливо поняла, до нее именно в эти минуты дошло вдруг ясное и простое
— Диночка, где же ты? — услышала она голос Татьяны Родионовны.— Дина,— сказала она, приоткрыв дверь,— ну ведь глупо получается, он сидит за столом, а ты здесь. Ты уж, пожалуйста, не порти мне моего дня. Надо, милая, идти, все ждут тебя.
— Ты куда его усадила?
— Пришлось... рядом с тобой... Ты не волнуйся, по-моему, он очень изменился, и я не думаю... Я думаю что... он... не позволит себе никакой бестактности.
— А я и не волнуюсь,— ответила Дина Демьяновна.— Мам, я сегодня страшная? Только честно...
— Ты сегодня очень хорошо выглядишь, у тебя румянец, он тебе к лицу...
— Ну ладно, пошли.
Но Петя Взоров не засиделся за столом. Он поднял тост за Татьяну Родионовну, сделал это тихо и скромно, а после этого сидел словно бы невидимка. Никто не спросил его ни о чем, никто не взглянул на него, кроме Мадам, которая видела его впервые и, вероятно, не совсем представляла себе, кто это. Разговор за столом мало-помалу окреп, гости опять оживились, а вместе с ними и Дина Демьяновна, которая, казалось, тоже не замечала Петю Взорова.
Тогда он встал, попрощался с Татьяной Родионовной, попросил прощения и вышел. Все опять примолкли, и в этом молчании Дина Демьяновна торопливо вышла следом за Петей.
Он стоял возле входной двери и курил.
— Спасибо,— сказал он Дине Демьяновне.
— За что?
— За то, что вышла проводить.
— Дай мне сигарету.
Он, не спрашивая ни о чем, протянул пачку, щелкнул зажигалкой.
— Пошли в комнату,— сказала Дина Демьяновна.— Не дай бог, мама сигарету у меня увидит.
В комнате на диване лежала груда пальто и шубок, не уместившихся на вешалке, была открыта форточка, и хорошо дышалось в прохладе.
Петя очень постарел, осунулся, был бледен, и бледность эта показалась Дине Демьяновне болезненной. Во всем его облике появилась какая-то незнакомая ей колючесть и обостренность всех черточек, жестов, взглядов — исчезла та давнишняя смазанность в выражении лица, которое не нравилось Дине Демьяновне, появилась определенность и законченность форм. С таким лицом человеку можно выдавать бессрочный паспорт: оно уже не изменится, оно будет только стареть с каждым годом, будет сохнуть и морщиться кожа, западать глаза, щеки, виски...
Он, как и тогда, в метро, нравился Дине Демьяновне, у нее дрожали пальцы, она щурилась от дыма и смотрела в пол.
— Ты очень удивилась? — спросил Петя Взоров.
Она не ответила и, в свою очередь, спросила:
— Как ты живешь? Ты женат? Я видела тебя с девочкой, это дочь?
— Женат. Дочь.
— Как работается?
— Там все нормально. Вылез в начальство...
— А здесь?
— Здесь все гораздно сложнее.
— Все ясно. Не сошлись характерами, жена недоразвитая дура, а мы ответственны только перед мертвыми предками, мы сад и садовник одновременно, а жена ничего этого не хочет знать и говорит: давай деньги. Скучно все это до безобразия.