Голубой молоточек. Охота за сокровищами

Уоллес Эдгар Ричард Горацио

— Но зачем Ричарду Чентри понадобилось убивать моего отца? Они были близкими друзьями, еще со времен Аризоны. Отец часто о нем говорил. Он был его первым учителем.

— Должно быть, это было давно.

— Да. С тех пор прошло уже тридцать лет.

— За тридцать лет люди могут измениться.

Она утвердительно кивнула и застыла с опущенной головой. Волосы упали ей на лоб, стекая по лицу, словно черная вода.

— Что произошло с вашим отцом за эти годы?

— Мне не много об этом известно. Я редко с ним виделась, не считая последнего периода… когда была ему нужна.

— Он впрыскивал себе героин?

Некоторое время она молчала. Волосы по-прежнему заслоняли ее лицо, но она их не убирала и походила на женщину без лица.

— Вам известен ответ на этот вопрос, иначе вы не задавали бы его, — ответила она наконец. — Он был когда-то наркоманом. Его посадили в федеральную тюрьму, и там он полностью вылечился. — Она ладонями разгребла волосы и посмотрела на меня, словно желая убедиться, что я верю ее словам. — Я бы не приехала с ним сюда, если бы он по-прежнему употреблял наркотики.

Я видела, до чего они его довели, когда была еще ребенком, в Тусоне и в Коппер-Сити.

— А до чего они его довели?

— Раньше он был порядочным человеком, что-то собой представлял. Даже преподавал в университете. А потом превратился совсем в иного человека.

— В кого именно?

— Не знаю. Начал интересоваться мальчиками. А может, он всегда такой был. Не знаю.

— От этой привычки он также излечился, Паола?

— Кажется, да. — Ее голос звучал неуверенно, был исполнен боли и сомнений.

— Картина Баймейеров была подлинником?

— Не знаю. Он полагал, что да, а ведь он был экспертом.

— Откуда вам это известно?

— Он мне сказал об этом, когда купил ее на пляже. Утверждал, что это Чентри, что так не мог нарисовать никто другой. И что это самое крупное открытие, какое он сделал в своей жизни.

— Он так и сказал?

— Так и сказал. Зачем ему было меня обманывать? У него не было ни малейшего повода. — Она пристально смотрела мне в лицо, будто моя реакция могла служить ответом на вопрос о честности ее отца.

Она была сильно напугана, а я сильно утомлен. Усевшись на один из мягких стульев, я на несколько минут погрузился в собственные мысли. Паола подошла к двери, но не вышла из часовни. Прислонясь к дверному косяку, она следила за мной таким взглядом, будто я собирался стянуть ее сумочку или уже сделал это.

— Я вам не враг, — сказал я.

— Тогда не мучайте меня больше. Я пережила тяжелую ночь. — Она отвернула лицо в сторону, словно стыдясь того, что собиралась произнести. — Я любила отца. Увидев его мертвым, я пережила ужасное потрясение.

— Мне очень жаль, Паола. Будем надеяться, что завтра станет лучше.

— Я тоже на это надеюсь, — сказала она.

— Кажется, у вашего отца была фотография той картины?

— Верно, была. Она сейчас у следователя.

— У Генри Пурвиса?

— Я не знаю, как его зовут. Так или иначе, она находится у него.

— Откуда вам это известно?

— Он сам мне ее показал. Говорил, что нашел ее у отца, и спрашивал, знаю ли я эту женщину. Я сказала, что нет.

— Но картину вы опознали?

— Да.

— Это та, которую ваш отец продал Баймейерам?

— Да.

— Сколько они ему за нее заплатили?

— Он мне не говорил. Думаю, что ему нужно было уплатить какой-то долг, и он не хотел, чтобы я знала. Однако я могу сообщить кое о чем, что услышала от него. Так вот, он знал ту женщину на портрете и как раз на этом основании пришел к выводу, что картина — подлинник.

— Значит, ее написал Чентри?

— Так утверждал мой отец.

— А он не говорил, как зовут эту женщину?

— Милдред. Она была натурщицей в Тусоне во времена его молодости. Красивая девушка. Он утверждал, что картина написана по памяти, потому что сейчас Милдред уже старушка, если вообще жива.

— Вы не помните ее фамилии?

— Нет. Кажется, она пользовалась фамилиями тех мужчин, с которыми жила.

Я оставил Паолу в часовне и вернулся в морг. Пурвис сидел по-прежнему в вестибюле, но оказалось, что у него нет фотографии картины. Он отдал ее Бетти Джо Сиддон.

— Зачем?

— Она хотела отнести ее в редакцию, чтобы там сделали копию.

— То-то Маккендрик обрадуется, Генри.

— Черт возьми, да ведь он сам велел мне ее отдать. Начальник полиции в этом году уходит на пенсию, и капитан Маккендрик начал заботиться о рекламе для себя.

Я направился было в сторону ворот, но остановился, вспомнив, что не докончил начатого дела: когда мне повстречался умирающий Пол Граймс, я ведь направлялся поговорить с миссис Джонсон, матерью Фрэда.

XII

Подойдя к расположенной рядом с выходом дежурной комнате для медсестер, я спросил, где можно найти миссис Джонсон. Старшая медсестра оказалась женщиной среднего возраста с бледным, худым лицом и нетерпеливым характером.

— В больнице работает много женщин с такой фамилией. Ее зовут Сара?

— Да. А ее мужа — Джерри и Джерард.

— Почему вы сразу не сказали? К сожалению, миссис Сара Джонсон больше не работает в нашей больнице. — Она произнесла это нарочито торжественным тоном, словно судья, зачитывающий миссис Джонсон приговор.

— Она говорила, что работает здесь.

— Значит, она обманула вас. — Услышав собственные слова, старшая медсестра, видимо, почувствовала их излишнюю суровость и постаралась немного смягчить: — Или вы ее плохо поняли. В настоящее время она работает в доме для выздоравливающих, неподалеку от автострады.