Голубой огонь
Шрифт:
Она собралась возмутиться его словами, счесть его грубым и назойливым, но вдруг на лице у него появилась неторопливая степенная улыбка, которая скрасила его угрюмость, и она неожиданно почувствовала себя обезоруженной. Все, что он говорил с позиции зрелого и опытного человека, было, в общем-то, справедливо. Однако сознание того, что она слишком уж быстро смягчилась, заставило ее вновь перейти к обороне. Это и было, конечно, его целью — обезоружить ее.
— Как вы узнали, где найти нас? — спросила она — Как вы узнали, что я буду одна?
Его левая бровь насмешливо изогнулась.
— Хороший репортер никогда не раскрывает свои личные источники информации. Это было не особенно сложно сделать. Не возражаете, если мы немного поговорим о Никласе Ван Пелте?
Она почувствовала, что попала в искусно поставленную ловушку и должна либо быть предельно грубой, либо выслушать его до конца, По крайней мере, она не скажет ему, что Никлас Ван Пелт — ее отец. Его личные источники не раскрыли ему все до конца, и она не хочет попасть в книгу Джона Корниша как дочь Никласа Ван Пелта.
— Мне хотелось бы закончить мою работу здесь как можно быстрее, — продолжал он. — Вот почему меня никто не сможет остановить в достижении моей цели, и я вскоре уеду из Южной Африки обратно в Штаты.
— Вы родились здесь, не так ли? Не является ли Южная Африка вашим домом в большей степени, чем Штаты?
Корниш нахмурился.
— Мы собирались поговорить о мистере Ван Пелте.
— Это вы собирались говорить о нем, а не я, — сказала Сюзанна.
— Именно. Как я уже сообщил вам в Кимберли, я пишу книгу об алмазах и о том, что они могут значить для людей. Но люди меня интересуют больше, чем алмазы. Одним из тех, кто оказал влияние на добычу алмазов и, в свою очередь, испытал на себе их власть, является Никлас Ван Пелт. Эта книга и о нем. Его имя фигурирует на протяжении всего повествования, и одна из глав посвящена ему полностью, нравится это ему или нет.
— Насколько я понимаю, — спокойно сказала Сюзанна, — вы уже имели возможность причинить ему вред, и весьма серьезный, шестнадцать лет назад. Неужели этого недостаточно?
Он молчал, и она снова почувствовала, что этот человек упорно добивался чего-то, чего она пока не понимала.
— О тех событиях, которые не вызывают у меня сомнений, я, безусловно, расскажу в книге, — сказал он. — Но есть некоторые вещи, о которых я недостаточно осведомлен. Возможно, мне удастся убедить Ван Пелта поделиться своими воспоминаниями.
Он собирался продолжать, но Сюзанна услышала звук поворачивающегося ключа во входной двери и поняла, что вернулся Дэрк.
— Это муж, — сказала она. — Вам лучше поговорить с ним.
Корниш встал,
— Сомневаюсь, что он выслушает меня, но к вам я зайду еще раз.
Прежде, чем она успела сказать, что не имеет ни малейшего намерения снова, встречаться с ним, Дэрк вошел в комнату. При виде Джона Корниша он бросил на Сюзанну вопросительный взгляд, затем, как и раньше, взглянул на посетителя, враждебно ощетинившись.
— Что вам нужно здесь? — спросил он. Корниш ответил без колебаний:
— Мне необходимо встретиться с Никласом Ван Пелтом.
— Вам давно пора понять, — сказал Дэрк, с трудом сдерживая ярость, — что я не буду устраивать никаких встреч. Мистер Ван Пелт не желает видеть вас ни при каких обстоятельствах.
— Он не ответил ни на одно из моих писем, и я вполне понимаю его чувства, — спокойно проговорил Корниш. Он вышел в холл, снял с вешалки пальто и поклонился Сюзанне. Когда Дэрк открыл перед ним дверь, он на секунду задержался. — Тем не менее, — добавил он, — я найду способ увидеть его.
Сюзанна вернулась в гостиную и остановилась, задумчиво глядя наряд фотографий на полу. Ее совсем не испугало гневное выражение лица Дэрка, так же как и его ярость, которая теперь могла быть направлена на нее. Она владела собой, что бы ни случилось. С давних пор она научилась пережидать вспышки чужого гнева, уходя в мир своих собственных забот как в непроницаемый панцирь.
Но ярость Дэрка была холодной, не взрывной, не вырывающейся наружу. Возможно, глубочайший гнев всегда мертвенно холоден и опасаться нужно именно его.
— Сюзанна, — ледяным тоном произнес он, — я не потерплю этого человека в моем доме. Ему нельзя доверять. Есть ли тебе дело до твоего отца, нет ли — это не важно. Я глубоко озабочен тем, чтобы защитить его от вреда, который может принести ему этот человек. Корнишу суждено приносить несчастье всем нам. Ты понимаешь меня?
Она посмотрела на него невидящим взглядом, не в состоянии сразу вернуться из своего внутреннего мира, куда она погрузилась. Он долго смотрел в ее затуманенные глаза, затем резко вышел из комнаты, и она услышала громкий стук захлопнувшейся двери, когда он покидал дом.
Она прижала пальцы к вискам и почувствовала боль при возвращении во внешний мир. Что случилось? Что же такое произошло между ней и Дэрком, что они вдруг утратили взаимопонимание? Почему она тут же не подошла к нему и не пообещала слушаться его во всем, ведь большего не требовалось?
Что-то неясное и угрожающее, казалось, окружило ее, сгущаясь подобно туману на горе, способное разрушить ее недавно обретенное счастье. Если бы Дэрк разлюбил ее, то не осталось бы ничего, кроме пустого одиночества и разрушенных надежд. Однако внутри у нее разгорался небольшой, но сильный очаг гнева — не холодного, как у него, но пылкого и ожесточенного. В своей любви она не могла быть безоговорочно кроткой. Если бы данная ситуация с Джоном Корнишем повторилась, она поступила бы точно также и снова пригласила бы его в дом. Она считала, что в этом не было никакого вреда, также как не было и абсолютной правомерности в отношении Дэрка к этому человеку.
Разве только… «Несчастье для всех нас!» — сказал Дэрк, и его ледяной голос, казалось, еще звучал в комнате.
Одним движением руки она смела все фотографии и, собрав, отнесла их наверх. Она не хотела их развешивать именно сейчас. Рассматривание их не успокоило ее.
Когда куки пришла сказать ей, что обед готов, она спустилась и уселась за обеденный стол одна. Она с трудом глотала, и сахарные бобы, приготовленные с мясом и рисом, казались ей такими же пресными, как ее настроение. Она пыталась изобразить аппетит, которого не испытывала, и сильно уговаривала себя поесть.