Голубой огонь
Шрифт:
— Что ты задумал? — спросила она изумленно, — Ты хотя бы предупредил меня,
Он потянулся к ней через стол и слегка прикоснулся к розовому алмазу.
— Верь мне, любимая. Раньше ты всегда считала, что все, что я делаю, — правильно и разумно. Теперь же ты морщишь нос и, похоже, собираешься сопротивляться. Дай мне возможность показать тебе, на что я способен, как только мы окажемся за пределами Южной Африки.
Ее пальцы нерешительно легли в его ладонь. Это было так неожиданно, что она не могла опомниться.
— Знает ли об этом отец?
— Конечно, нет, — ответил он. — И тебе не следует говорить ему. Так же как и твоему другу Джону Корнишу.
— Ты думаешь, они попытаются остановить тебя? — спросила она в замешательстве.
— Не драматизируй, дорогая. Никто не собирается меня останавливать. И даже не попытается. Я хочу поставить их перед свершившимся фактом.
— Но почему ты выбрал этот путь? Зачем тебе причинять ему боль? Он верит тебе и относится к тебе как к сыну.
— Ты думаешь это причинит ему боль? — Дэрк насмешливо хмыкнул и отпустил ее руку. — Никлас уже давно прозябает, а не живет полнокровной жизнью. В нем ничего не осталось, кроме мыслей о том, как спасти свою страну.
Сюзанна никогда не слышала, чтобы отец делился такими мыслями. Ей всегда казалось, что он вполне удовлетворен существующим положением вещей. Она не понимала, что Дэрк имеет в виду.
— Никто не попытается остановить меня, — повторил он серьезно. — Твой отец не отважится. Ты думаешь, я не знаю, как на это ответить? Стоит мне только сказать слово властям, и он мигом очутится снова в тюрьме. Нет, я думаю, он, в случае чего, и пальцем не шевельнет.
Сюзанна беспомощно развела руками:
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, и не понимаю твоих планов.
— По-другому я не могу. Когда мы уедем из этой страны и начнем новую жизнь, я отвечу на все твои вопросы.
Она думала только о жестоком ударе отцу, казавшемся ей не только бездушным, но и бессмысленным.
— Отец заботился о тебе, когда ты был молодым, он никому не уделял столько внимания. Он…
— Он взял меня к себе после того, как уничтожил моего отца, выдав его англичанам, которые его интернировали. От горя умерла моя мать. Все, что он сделал для меня, он был обязан сделать, учитывая прошлое. Не думай, что между нами когда-нибудь были душевные отношения, и не думай, что я не ждал этого момента все эти годы.
Сюзанна закрыла глаза. Чай в ее чашке остыл, надкусанный ею подрумяненный кусочек хлеба затвердел. Все было так зыбко вокруг нее, ей не на что было опереться.
— Ты поэтому повесил на стену шембок? — спросила она — Чтобы он постоянно напоминал тебе?
— Ты знаешь об этом? — сказал он — Кто рассказал тебе?
— Джон Корниш. Сегодня, когда мы были на границе Кейпа. Он сказал, что отнял плеть у отца, когда тот бил тебя. Тем не менее ты, кажется, всегда ненавидел Джона.
— Я не люблю, когда кто-то лезет не в свои дела. А он всегда был таким. И сейчас он продолжает заниматься тем же. Он везде суется и подозревает всех и вся. Из-за этого я ускорил свои приготовления и вынужден уехать из страны раньше, чем мне бы того хотелось.
Она все еще думала о шембоке.
— Что ты натворил, если отцу пришлось прибегнуть к таким жестоким мерам? Ты ведь был еще мальчиком, лет шестнадцати или того меньше.
Дэрк как-то неприятно засмеялся:
— Трудно представить себе что-то более нелепое. Он бил меня за то, что я, в свою очередь, воспользовался его шембоком, чтобы наказать за непослушание. Но, должен сказать, твой отец не смог остановить меня так быстро, как Джон остановил его. Ты как-нибудь можешь попросить Томаса Скотта показать рубцы на спине.
У Сюзанны перехватило дыхание. Дэрк, казалось, всегда уделял большое внимание ее отцу и всем его проблемам, и она это принимала за преданность. Теперь она знала больше. Теперь она знала, что это искаженное восприятие, что все направлено на разрушение, что и символизировал шембок.
— Теперь ты можешь помочь мне в осуществлении моего плана, — сказал он.
Глядя на него откуда-то издалека, она с удивлением отметила, что, как ни плохо ей сейчас, она все же не испытывает настоящей боли от того, что иллюзии рассеялись. Внутренний голос, которому она никогда не хотела верить, подсказывал ей в последнее время, что этот день настанет.
— Я ни в чем не собираюсь тебе помогать, — сказала она ровным голосом. — Я сейчас еду домой и пойду прямо к отцу.
Он засмеялся почти весело.
— И обрушишь весь этот карточный домик на его голову? Неужели ты сомневаешься в том, что его позиция проигрышна при любом раскладе? Или ты хочешь засадить его в тюрьму на всю оставшуюся жизнь? Стоит мне только сообщить в полицию — и ему конец. И не только из-за странных визитеров, которых он иногда принимает.
Теперь она начала понимать. Многие вещи, которые раньше озадачивали ее, начали проясняться, обнажая жестокую правду. Она вспомнила сигары с запрятанными в них алмазами, посланные Никласу Ван Пелту, которые могли быть ему инкриминированы в случае их обнаружения. Но они были перехвачены Марой, как и все посылки в этом доме. Нет, это не Томас толкнул ее на тропинке тем вечером, даже если это он позвонил Вилли и передал указание уничтожить пленку, запечатлевшую Никласа на рынке. Однако здесь снова возникла путаница.
— Томас наверняка не любит тебя, — сказала она. — Как тебе удается заставлять его делать то, что нужно тебе? И Вилли через него?
— Потому что он был настолько глуп, что поверил одному белому человеку — твоему отцу, — сказал он с пренебрежением. — Он был вовлечен, и он попался. Конечно, его слово в защиту твоего отца ничего не будет значить. Он может только предпринимать шаги, которые защитят Никласа на время. Поэтому он делает то, что я говорю. Если я покину страну очень быстро, как планирую, то ничего плохого с твоим отцом не случится. Но если кто-нибудь попытается остановить меня…
Она не поверила ему. Она не могла теперь поверить, что он способен отказаться хотя бы от частицы той расплаты, которую готовил все эти годы.
Она заговорила тихо, чуть громче, чем шепотом:
— То, чему я была свидетельницей на цветочном рынке, — это тоже часть твоего замысла? Устроить ловушку отцу, а самому получать барыши?
— Ты очень умна, дорогая, — сказал он с несколько прохладной улыбкой. — Я боюсь, что всегда недооценивал тебя. Мне следовало сделать тебя союзницей с самого начала. Тогда бы мы были вместе.