Голубой велосипед
Шрифт:
"Мне надо подумать", – про себя повторяла она, входя в свою комнату.
Весь комод был занят огромной корзиной белых цветов. Улыбнувшись, Леа разулась и вытянулась на кровати, закрыла глаза, потом снова открыла, вглядываясь в лежавший перед корзиной конверт…
Было три часа с половиной, когда она вышла из метро на Кольцевой площади Елисейских полей. Она старалась не смотреть на тяжеловесные панно, окружавшие центральную площадку для пешеходов, откуда полицейский регулировал редкое движение.
Во второй половине дня установилась прекрасная погода. Несмотря на холод, на
На Елисейских полях Леа не могла избавиться от ощущения, что все ее разглядывают. Каждую минуту она готовилась услышать:
– Следуйте за мной, мадемуазель.
Может быть, просто померещилось, но ей вдруг показалось, что она узнала юношу из книжного магазина. С трудом удалось ей взять себя в руки и не броситься бежать.
Метро было переполнено. Леа оказалась зажата между немецким солдатом, который безуспешно старался на нее не наваливаться, и крупной сильно надушенной девушкой. На площади Согласия Леа пересела, как и та крупная девица.
Было уже 6.30, когда она толкнула дверь на Университетской. Смех Лизы – вот первое, что она услыхала, а потом и чуть более сдержанный смех Альбертины. Кто же мог так рассмешить сестер де Монплейне? Она вошла в будуар, остававшийся единственной комнатой, которую сносно обогревали с помощью заменившей центральное отопление дровяной печки. Сидя на скамеечке, Франсуа Тавернье потирал протянутые к огню руки. При появлении Леа он встал.
– Моя дорогая, почему ты нам не сказала, что встретила месье Тавернье? – воскликнула Лиза.
– …и что даже обещала с ним поужинать? – прибавила Альбертина.
– Утром у меня не было времени.
– Тебе бы следовало поблагодарить месье Тавернье за чудесные цветы.
– Право, мадемуазель, это пустяки. Вы не забыли, что мы ужинаем вместе?
– Нет, нет. Извините, я пойду, переоденусь.
– Не стоит. Вы выглядите прекрасно. Место, куда мы пойдем, самое простое. Простое, но хорошее.
– Только причешусь – и я ваша.
Через четверть часа Леа вернулась. Она переоделась и успела подвести глаза.
– Месье, не привозите ее слишком поздно. По нынешним временам это опасно!
– Доброго тебе вечера, дорогая. Поешь, как следует, – донесся голос Лизы.
Ничто не говорило о том, что здесь находится ресторан. Поднявшись на третий этаж респектабельного дома по улице Сен-Жак, Франсуа позвонил условным звонком. Дверь приоткрылась, потом распахнулась.
– Месье Франсуа!
– Здравствуйте, Марсель. Как всегда в форме?
– Не могу пожаловаться. Вы пришли очень
– Полагаюсь на вас. Уверен, что, как обычно, все будет превосходно.
– Что вы скажете о шабли на аперитив?
– Чудесно. Найдите нам тихий уголок.
Не решаясь посмотреть на Леа, тот сказал:
– Право, кроме спальни, больше поместить некуда.
– Ну что же, сойдет и спальня.
Заведение было не лишено своеобразия. В четырехкомнатной квартире супруги Андрие устроили подпольный ресторан с узким кружком завсегдатаев, которые ревниво сохраняли в тайне его адрес. Естественно, ближайшие соседи всс знали, но их молчание вознаграждалось самым выгодным образом.
В семейной столовой вокруг стола рассаживались двенадцать сотрапезников. Ей придавали домашний, очень милый уют буфет в стиле Генриха II, сервировочный столик, скверные картины с изображениями сельских сцен на стенах, оклеенных поблекшими обоями в цветочек, люстра, дающая скудное освещение, скатерть в красную клетку, тяжелые тарелки из белого фаянса, большие стаканы, разрозненные ножи, вилки и ложки.
Этот добродушный провинциализм был свойствен мадам Андрие. И душевные, и кулинарные достоинства этой пышной жизнерадостной женщины раскрывались у плиты. Уроженка Сен-Сирк-Лапопи департамента Лот, она не утеряла бахвальства, свойственного жителям этого щедрого края, но главным образом сохранила отношения с многочисленными родственниками, доставлявшими ей трюфели, паштет из гусиной печенки, разную птицу, копчености в изобилии, чудесный кагор, ореховое масло, самые лучшие фрукты, самые свежие овощи и даже немного тайком выращенного табака.
Конечно, чтобы обеспечить регулярность поставок, приходилось кое-кого подмазывать. Когда месье Андрие спрашивали, каким чудом у него клубника появилась раньше, чем в "Максиме", "Ледуайене" или "Каррере", он с гордостью отвечал: "Все обеспечивают только французы". У супругов Андрие можно было не опасаться, что натолкнешься на немецкий мундир. Основную массу посетителей составляли зажиточные отставники, университетские деятели, писатели, богатые торговцы и несколько известных художников и актеров. Временами там можно было встретить более бойких мужчин и более легкомысленных женщин, но откровенность и прямота хозяйки их быстро отпугивали.
Перед войной чета содержала скромный ресторан с кухней округа Керси, где Франсуа Тавернье постоянно бывал. Очень скоро и муж и жена начали испытывать к этому некапризному и щедрому клиенту нечто большее, чем симпатию. В конце прошлого года бомба положила конец их процветанию. Они мгновенно утратили все.
И именно Тавернье нашел им квартиру на улице Сен-Жак. На Блошином рынке им удалось дешево купить мебель. При объявлении перемирия они, как большинство французов, испытали немалое облегчение. Вернулся их единственный сын. Марта Андрие быстро сообразила, какую выгоду сможет извлечь из множества оставшихся в деревне родственников. Как и перед войной, дядюшки и кузены стали ее поставщиками. Благодаря вмешательству в нужных местах Франсуа Тавернье подпольный ресторан вот уже год, как процветал.