Голубой Ютон
Шрифт:
– Так, где ты эти ягоды взял?
– В лесу, – эфиоп показал на растущие где-то в полукилометре от реки заросли. – Если подойдут, я сейчас схожу и наберу… – он огляделся, и, ничего подходящего не увидев, продолжил, – хотя бы одно ведро.
– И сколько тебе понадобится времени?
– Немного. Я быстро хожу, до обеда я смог бы сходить туда четыре раза или даже пять.
– Мне нужны только спелые, только красные ягоды.
– Тогда четыре раза. Или пять, ведь ягод в лесу очень много, их недолго собирать.
– А если мне нужно будет собрать… – на этот раз Лида огляделась, и продолжила, указывая на пустую двухсотлитровую бочку от солярки, стоящую
– Я один столько буду собирать долго. Но сейчас здесь торговец из деревни, в которой я родился… если ему дать ящик соли… у него здесь два десятка работников, он всех может пока в лес отправить, и бочку они соберут до обеда. А за ящик соли они три дня будут ягоды собирать. Или пять дней.
– Скажи ему, что мне нужно столько ягод, сколько они сумеют принести. За каждые пять бочек я отдам ящик соли, а если они соберут десять десятков бочек, то дам и пять столовых ножей…
– Мы идиоты, – сообщила Лида Бруннхильде, которая, не удержавшись, сбегала в лес вместе с Белом поглядеть на растущие там кофейные деревья.
– Правильно говорить «идиотки», но в целом ты права. Напечатали картинки, не подумав что местные слово «масштаб» не знают… Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается. Я уже прикинула: в бочке после того, как ягоды обдерут и зерна высушат, наберется килограмм сорок кофе. Тут все торговцы и их работники с женами приперлись, я уже наняла два десятка баб ягоды ручками чистить…
– Думаешь, они успеют начистить сто бочек ягод?
– Думаю, будет очень хорошо если они успеют пару бочек очистить. Я заказала у одного местного купца ту мешковину, из которой они одежду себе делают, там в книжке, откуда фотки кофейные печатали, было написано как сушить кофейные ягоды на растянутых полотнах, так что в основном ягоды высушим. Как дойдем до Белого Нила, все ягоды на день высохнут, а туда по течению за пару дней дойдем. Пару бочек – возьмем те, в которых пресную воду везли – вымочим, а те, что очистить успеют – высушим, поджарим, смелем и выпьем!
– А я уже высушила и обжарила, – в каюту спустилась Юля. – Осталось только смолоть и приступать к наслаждению!
Следующую неделю – пока эфиопы пытались собрать оговоренные Лидой «сто бочек», Брунн охарактеризовала как «сидение в пустыне у автомата по продаже ледяной газировки при полном отсутствии денег»: придумать, как кофе смолоть, ни у кого не получилось. Идея «растереть камнями» оказалась провальной: то ли камни оказались неправильными, то ли руки у «богинь» для столь низменной работы не годились… Хотя особо и времени на добычу кофе молотого не было, все «богини» с утра и до вечера занимались приемом «ценного товара» и «расплатой с поставщиками».
С «расплатой» получилось не очень просто: соль местные с удовольствием брали, а на стальные ножи позарился только один (и очень «мелкий», как сообщил Бел) купчишка. Хорошо еще, что Бруннхильда, после обстоятельного разговора с Лерой перед отплытием, захватила довольно большой кошель римского серебра (который было бы правильнее называть «небольшой хозяйственной сумкой») – его все торговцы брали без возражений и даже без особого торга. Впрочем, «дефицит платежных средств» не случился: и с покупаемым «товаром» все не очень гладко вышло.
Хотя, по словам Брунн, весь подлесок практически полностью из кофейных деревьев и состоял, к концу недели было собрано чуть больше тридцати бочек ягод – и в пешеходной доступности от места стоянки кофе закончилось. И, хотя купцы предлагали «через неделю привезти этих ягод впятеро больше из дальних лесов», баржа отправилась домой. И вовсе даже не потому, что время поджимало, а потому что сушить ягоды стало просто негде.
Через три дня, когда «Епифань-3» доплыла до будущей Хугарды (то есть до места, где Голубой Нил сливался с Белым), опасения, что ягоды просто сгниют или заплесневеют не доехав до дома, у всех пропали: часам к двум дня температура (причем даже на середине широкой реки) стала подбираться к шестидесяти градусам, так что рассыпанные по крышкам трюма ягоды сохли ударными темпами. Ну а чтобы не высохли до состояния мумий Кеней со своими рабочими, их запихнули в палатку, поставленную на корме, в которую прохладный воздух закачивался изготовленным Вовкой «кондиционером»: через решетчатую раму, на которой развешивались мокрые тряпки, воздух продувался мощным вентилятором. Сколь ни странно, такой простой агрегат снижал температуру в палатке градусов до тридцати, так что до прихода в Александрию на корабле никто не помер. Хотя сам Кеней – уже в Александрии – сказал, что обычно на каждом судне, возвращающемся из Эфиопии в августе, минимум два-три человека «не возвращались»…
Причину же, по которой некоторые купцы тратили годы жизни на столь рискованные путешествия, учительницы поняли именно в Александрии – когда Кеней прямо у причала распродал примерно половину своего груза черного дерева и тут же, из выручки, расплатился с «богинями». Спрашивать же, что грек тащил в ароматных мешках, женщины даже не стали – зачем, если Бел, уже трижды такие путешествия испытавший, при необходимости расскажет? Кстати, парень оказался очень сообразительным: быстро поняв, что уж лучше сидеть в прохладной каюте, он со всем прилежанием изучал русский – которому, просто со скуки, стали обучать его Брунн и присоединившаяся к ней чуть позже Лида. И совершенно не обижался на то, что женщины, слушавшие его «русскую речь», иногда просто покатывались со смеху.
А еще он оказался и вовсе не дураком: пока рабочие разгружали остатки груза, привезенного для грека, Бел предложил Юле «купить греческого лоцмана»: оказалось, во время пути он обстоятельно пообщался с этим немногословным мужиком по имени Подарк – и буквально околдовал его «сияющими перспективами». Наврал, конечно, с три короба – но, как с некоторым удивлением выяснила Юля, наврал, что называется, «в меньшую сторону» – так что после отдельно проведенного «интервью» у Подарка осталось лишь одно условие: забрать его вместе с семьей из Александрии. С женой и двумя детьми – и флот Римской империи потерял очень неплохого речного лоцмана. Очередного…
Часть 5. Принуждение к экспансии
Глава 1
Летом двести пятидесятого года была запущена Первая Верхнеокская ГЭС имени Владимира Михайловича Иванова. Пользы от нее было пока не очень много, точнее, бросающейся в глаза пользы особо не было: вся энергия с этой станции потреблялась алюминиевым заводом – который, вдобавок, пришлось «перенести» к Орлу. Электричество с Лемминкэйненовнских ГЭС поначалу хотели тоже туда же направить, и даже выстроили шестидесятикилометровую ЛЭП на тридцать киловольт – но Лиза решила, что «ЛЭП пусть пока остается на всякий случай, но и в Мценске потребители найдутся». В смысле, построятся эти потребители – и там начал строиться отдельный, сугубо тракторный завод. Потому что Коломенский почти полностью переключился на выпуск автомобилей.