Голубятня на желтой поляне
Шрифт:
Я потрогал карман: ампула с искоркой была на месте. Я вздохнул, потёр запястья и пошёл на нашу полянку. Там я сел, привалился спиной к каменному гному и стал думать, как всё объясню Юрке.
Юрка пришел очень быстро. Сердитый. У него опять была до крови ободрана нога.
— На том же месте, — зло сказал он. — Заколдованное оно, что ли? Там, где эта дурацкая фигура с веслом стоит… Платок есть?
У меня, к счастью, был: мама утром положила в карман. Я молча протянул платок Юрке. Он стал промокать им кровоточащие царапины. А сам всё оглядывался, прислушивался к рокочущим вдали барабанам. И я понял, что он ещё всей душой там, в блестящем строю барабанщиков, где свой строгий праздник, своя красота, своя жизнь. И где для меня места нет…
— Ну? — сказал наконец Юрка.
Я неловко завозился на траве и пробормотал:
— Там… какой-то псих. Клоун… Пристал и говорит: «Подари искорку»… Хотел отобрать…
— Но ты не отдал? — вскинулся Юрка.
— Нет, конечно! Только он…
Про что сперва рассказать? Про шмеля? Юрка презрительно дёрнет щекой: «Опять козявки испугался…» Надо всё по порядку. Но Юрка нетерпеливо смотрит назад.
Он сказал недовольно:
— Подумаешь, Клоун! Что ты так его боишься?
Он решил, что я испугался мальчишки с улицы Речного флота! Там есть один такой вредный тип, семиклассник по кличке Клоун.
— Да не тот! Этот гораздо больше!
Юрка сморщил лоб.
— А откуда этот Клоун узнал про искорку? Ты, наверно, болтал направо и налево?
— Ты, наверно, сам болтал! — взвился я. — Вместе с Янкой!
— Чего ты на Янку-то зря… — хмуро сказал Юрка.
— Потому что…
«Потому что Янку ты выслушал бы до конца. Не дёргался бы от нетерпенья». Но я не стал это говорить. Отвернулся.
— Знаешь что? Давай искорку мне, — предложил Юрка. — А, чёрт… На этой дурацкой форме ни одного нормального кармана.
Он врал: форму дурацкой он не считал, она ему нравилась. Но был он в ней не такой, как в прежние времена. Не тот сердитый, насмешливый, но всё равно лучший друг Юрка. Другой…
— Не дам я тебе искорку. Не ты зажигал, — тихо сказал я.
Юрка не разозлился. Миролюбиво посоветовал :
— Тогда спрячь дома. А к трём часам принеси в вагон. Там во всём и разберёмся.
— Сам знаю, — буркнул я.
— Эх ты, Гелька ты Гелька… — вдруг вздохнул он.
Я вскинул глаза. Потом встал.
— Ты ещё скажи «Копейкин»…
Юрка быстро улыбнулся:
— Не скажу… Ну, до встречи в «Курятнике».
Он положил мятый платок на голову гнома и ушёл с поляны. Я подумал и медленно двинулся следом. Просто не знал, что делать. Шагов через десять я увидел на тропинке барабанную палочку. Поднял её, покачал в руке — лёгонькую, точёную.
Юркина? Потерял? Как же барабанщик без палочки?
Я выскочил на аллею, кинулся вдоль цветников туда, где не умолкали барабаны. Что-то зацепило мою ногу, я полетел и плашмя проехался по мелкому гравию.
Вскочил…
За что я запнулся? Ничего на аллее не было, ровненько всё… Кажется, кто-то хихикнул. Я со злостью огляделся. Но кругом ни души. Только гипсовый гребец-физкультурник стоял на покрашенном белилами постаменте. Он небрежно изогнулся, опираясь на тонкое весло. Смотрел поверх деревьев и — мне так показалось — нахально улыбался белыми губами.
«Ах ты, гад!» Я от досады и от боли просто взбесился. И с размаха швырнул в болвана палочкой.
Палочка пошла странно — петлями, как бумеранг. Но попала! Головкой клюнула гребца в плечо. И… он треснул!
По гребцу разбежались чёрные щели, упало весло с отвалившейся рукой, посыпались куски гипса. Часть шеи вывалилась, и открылся железный стержень.
Я перепуганно мигал несколько секунд, потом рванул через клумбы — подальше от места преступления! Не хватало ещё, чтобы меня поймали за разбивание скульптур! Как Ерёму…
Кто же знал, что этот гипсовый дурак такой хилый?
Я остановился у фонтана с чугунными цветами и каменными лягушками. Сел на край бассейна, вытащил платок с бурыми пятнами, промыл ссадины на левом локте. И подумал, что мне ещё повезло: я пострадал меньше Юрки.
А пробирка не разбилась?
Нет, вот она, целая. Искорка на месте, хотя еле видна при солнце.
Я застегнул карман…
— Травушкин!
Звонкий такой голосок. Я оглянулся. Рядом стоял вчерашний знакомый, мальчик-огонёк. Он был не в алой рубашке, а в синей матроске, но я его сразу узнал. Он улыбался. И я улыбнулся, несмотря на боль от царапин и ушибов. После всех неприятностей было так хорошо увидеть весёлого Огонька.
— Тебе письмо от Ерёмы! — Огонёк протянул свёрнутый в четвертушку лист.– Он меня встретил и говорит: «Знаешь Травушкина? Разыщи его, дело срочное, а я ковыляю медленно…»
Я сразу понял Ерёмину хитрость: он, бедный, мучится от нетерпенья, хочет скорее узнать, получилась ли искорка. А в парк, где он когда-то нахулиганил, идти не решается.
— Разве ты знаком с Ерёмой? — спросил я.
Огонёк улыбнулся ещё шире:
— Ага… Он мне много раз игрушки делал… Я побежал!
— Ладно. Спасибо…
Что же пишет Ерёма?
Я развернул лист и увидел раздёрганные строчки:
«Биригитес их они не люди Приход ити ввагон я расскажу я узнал Эрема».
Я взглянул на Огонька, но тот был уже далеко. Помахал мне рукой.
Я перечитал записку. Почти ничего не понял, но стало опять зябко и неуютно. Ерёма никогда не шутил и никогда не тревожился зря. Что-то случилось.
От парка до станция недалеко. Сначала — на холм, где ретранслятор, а оттуда — вниз.
И я побежал!
Я не успел…
Четвертая часть
ГДЕ СХОДЯТСЯ РЕЛЬСЫ…