Голубые луга
Шрифт:
— Ну, Федор Страшнов!
— Не ну Федор, а Федор… Пошли.
Учительница отворила дверь. Класс загрохотал крышками парт.
— У нас новый ученик, — сказала Анастасия Михайловна. — Федя Страшнов.
— Страшный! — хмыкнул какой-то первоклашка.
Федя поискал обидчика глазами, нашел, но тот не сник.
— Федя, садись на вторую парту. К Морозовой. Ваш класс в первом ряду от двери.
Федя глянул и обомлел. В первом ряду от двери сидели одни девочки. Посчитал — восемь. «Восемь девок — один я, куда девки, туда я».
Не
— Страшнов, раздеться надо!
Федя вскочил.
— Вешалка у доски.
Пошел снял шубу. Сел, покосился на соседку. Беленькая, голова в кудряшках, как ангел на немецких открытках.
Учительница задала первоклассникам задачу и перешла к третьему классу.
— Сегодня мы начинаем изучать историю.
«Ой!» — хотелось воскликнуть Феде, потому что он никак не мог дождаться этого прекрасного дня — настоящей учебы. Что это за учение, когда у тебя два предмета — письмо да арифметика, чтение не в счет.
И еще одна радость: конец чистописанию. Этому вечному: «Пиши лучше, пиши чище».
— Первая тема, которую мы будем проходить: «Первобытное общество. Первобытный человек». Что вы знаете, что слышали, что читали о первобытных людях?
Федя поднял руку. Оглянулся — девочки глаза опустили, не дышат: ничего не читали, ничего не слыхали. Федя руку под парту, а уже поздно.
— Что нам скажет Страшнов? — поднимает его учительница.
«Клавдия Алексеевна была другая, — думает Федя. — Она бы так не спросила. Нет, такой больше не будет, как Клавдия Алексеевна». Когда уезжали из Старожилова, Федя и не думал, что увидит своих ребят всех вместе — каникулы были. А ребята вышли за околицу, стояли на дороге. Все, вместе с Клавдией Алексеевной. Подарили ему изумрудное перо селезня, чтоб прилетал к друзьям, и четыре тетради — драгоценный подарок (писали кто на чем).
— Так что же ты хотел нам сказать, Страшнов?
Федя покрутил головой, его соседка хмыкнула.
— Я читал «Приключения доисторического мальчика» и «Борьба за огонь».
— Очень хорошо! А сможешь нам рассказать, что он из себя представляет, доисторический человек?
— Смогу, — сказал Федя. — Самым большим богатством людей далекой старины был огонь. Огонь для доисторического человека был жизнью. Угасал костер, угасала жизнь. Разбредалось племя. Возле огня доисторический человек грелся, накалял камни, делал из них каменные топоры, обрабатывал шкуры зверей, рисовал на стенах пещер магические знаки.
— Очень хорошо! — кивала головой Анастасия Михайловна. — Тогда сделаем так. Страшнов, становись перед классом и потихоньку рассказывай о первобытном обществе, а я пока займусь арифметикой с первым. У них новый материал.
— На ваше место идти? — удивился Федя.
— На мое. Не смущайся. У нас хорошие девочки. А ты рассказываешь верно и интересно.
Так необычайно начался для Феди первый урок в новой школе.
На перемене Федя выскочил из класса, чтоб подальше
Тот смелый, который не поник под Фединым взглядом, конопатый, беленький, нос, как у задиристого слоненка, спросил:
— Ты в Сторожке, что ли, живешь?
— В лесу, возле деда Кузьмы.
— Я и говорю: в Сторожке, в Васькином доме.
— Не-е! — сказал другой мальчишка. — Васька в Дубосеках теперь живет. Обженился.
— Как по сопатке дам! — махнул конопатый на товарища. — Васька — не таковский, его не уженишь. Жить ушел к бабе. Без записи, а это другое дело совсем. Вольный себе человек… Ты Ваську-то не видал?
— Если он в другой деревне живет, где же его увидишь? — посмеиваясь, сказал Федя.
— К матери мог прийти.
— Леху я видел.
— О Ваське чего не рассказывал?
— Нет. А кто он, ваш Васька?
— Спрашивает! Ваську вся милиция знает. Понял теперь?
Зазвенел звонок.
Федя выскакивал из класса каждую перемену, словно из шибко натопленной бани. А уроки кончились, шубу в охапку, шапку на затылок, оделся в коридоре и бежать.
Первоклашки, конопатый и его друзья, тоже не отстали. Им ближе было по деревне, но пошли Фединой тропой, задами. Конопатого звали Шурка.
О Ваське он рассказывал, как о герое.
Окружили Ваську в доме — ушел через подполье, ужом в отдушину, в подворотню, мимо засады. Догнали на реке — в воде отсиделся, в камышинку дышал. Васька поезда грабит — всем известно, а накрыть — ни разу не накрыли. Милиции Васька в лицо смеется: «Я следов не оставляю».
Сначала Федя слушал, а потом перестал, вспомнился ему Живой. Тоже бегал, подныривал, перепрыгивал…
Тропинку пересекла дорога.
— Нам сюда, — сказал Шурка. — Завтра дорасскажу.
— Мне и этого хватит! — Федя тоже остановился. — Бандит не может быть героем. Бандиты за беляков были и за немцев. Понял?
— Я за Ваську подраться могу! — обиделся Шурка.
— А я за Чапаева, я за Котовского, за Зою тоже подраться могу, хоть сейчас, хоть со всем вашим классом!
— Так это и мы за Чапаева, да за Котовского и Зою! — сказали перваки.
— Кто за Чапаева, тот не может идти за Васькой-бандитом. Понятно?
Мальчишки переглянулись.
— Ладно, придешь в клуб, поглядим, какой ты смелый.
— Поглядим! — сказал Федя и пошел своей дорогой.
Федя увидел: Феликс вынырнул из сеней, огляделся. Федю не заметил на тропинке и, как мышонок, по стене, под сосульками, юркнул в хлев.
«У Феликса завелась тайна? Ничего себе!»
Федя прокрался к дверям хлева, по-индейски крался, ступая сначала на носок, а потом уж на пятку.
— Красавушка, — шептал Феликс корове. — Красавушка, съешь мой хлеб, но только поскорее дай нам молока. Мы все ждем твоего молока: и папа, и мама, и бабушка Вера, и Федя, и я. Нам голодно, ты уж поторопись. Я тебе каждый день свой хлеб отдавать буду.