Голубые рельсы
Шрифт:
— Событие личное, а не общественное, поэтому не надо так громко, — зябко передернув плечами, сказала она. — Спасибо, что пришли. А где Ваня?.. Позже придет? Проходите… — обратилась она к Каштану и, только теперь узнав его, испуганно добавила: — Ваня, боже мой, Ваня! Какой ты, оказывается…
— Да ну вас всех, аж в краску вогнали! — смущенно и немного сердито сказал Каштан.
Стол, покрытый белой скатертью, ломился от яств. В углу на тумбочке стоял магнитофон. Пили шампанское. Произносили тосты, танцевали, дурачились.
То и дело раздавался стук в дверь, на пороге появлялись парни и девчата из вечерней школы — Любины ученики. Каким-то образом они узнали о дне рождения своей учительницы. Поздравляли, уходили; появлялись другие.
Люба раскраснелась и стала еще красивее. Эрнест любовался ею…
Он присел в углу вагончика, взял какую-то книгу. Подошел Дмитрий, устроился рядом, закурил.
— Эрнест, можно один… нетактичный вопрос? — тихо спросил он, глядя на Любу, которая пригласила Каштана на медленное танго.
— Да, пожалуйста.
— Вам нравится Люба?
Эрнест удивленно посмотрел на Дмитрия. Потом ответил:
— Да. Очень.
— Впрочем, я зря спрашивал. Видел, знал.
— Разве?..
— Мужчины не умеют скрывать свои чувства. — Дмитрий наблюдал за танцующей Любой. — Но я не о том… По-моему, плохо, что она вам нравится.
— Плохо? — Эрнеста словно что-то толкнуло в грудь. — Отчего?
— Поглядите на ее глаза. Неужели они вам и сейчас ничего не говорят?
Эрнест внимательно посмотрел на Любу. Она танцевала и неотрывно, снизу вверх смотрела в лицо Каштана. И как-то сразу, в долю секунды, он понял то, что всеми силами скрывал, гнал прочь, в чем не признавался себе даже в дневнике.
— Это я вам к сведению, выражаясь канцелярским слогом, — сказал Дмитрий. — Всегда лучше знать, чем не знать. Пардон за примитивный афоризм. И вообще, извините… — Он поднялся и предложил всем: — А не погулять ли нам по морозцу?
Люба что-то ответила, но Эрнест не понял смысла фразы.
Каштан помог Любе надеть полушубок. Он был грубошерстный, овчинный. Такая одежда отнюдь не элегантна, но странно, Любе она шла.
— Эрнест, а ты? Разве ты не идешь? — спросила Люба.
— Зачем?.. Да, да, разумеется, — нелепо ответил он.
Морозец — дух захватывает. Под фонарями, освещавшими проспект Павла Корчагина, сказочно искрился снег. Миновали клуб с ярко освещенными окнами. Оттуда лилась музыка. Эрнест и Дмитрий шли вместе, держали Любиных подружек под руки. Каштан и Люба поскрипывали снегом впереди.
С тяжелым чувством Эрнест смотрел на ладную фигуру Каштана, небрежно сдвинутую на затылок шапку с поднятыми, несмотря на мороз, ушами, слышал резвый скрип снега под каблуками его ботинок. Они нагнали Каштана и Любу.
Люба пошла с краю, где был Эрнест, и взяла его под руку. Он взглянул на пушистую Любину шапку-ушанку с выпущенной заиндевелой русой прядью. Эрнесту на мгновение вдруг показалось, что все то, что говорил Дмитрий, — чепуха.
— Что-то холодно, — поежился Дмитрий и предложил: — Стометровку, а?
Все с хохотом побежали вперед. Эрнест удержал Любу.
Тоном постороннего человека, совершенно неожиданно для себя, он сказал:
— А тебе Каштан нравится. Скажи, разве я не проницателен?
Люба остановилась и посмотрела на Эрнеста.
— Нравится? — переспросила она. — Не то слово… Я без Вани, наверное, жить не захочу. А ведь жизнь я люблю, свою работу люблю. А без Вани и жизнь и работа теряют весь смысл… Видишь, скала под луной? Бури, метели, а она стоит, не шелохнется. Вот он такой же крепости, как эта скала. Его ничто не сломит. Да что я говорю! Разве можно здесь словами…
Женщины, оказывается, жестоки. Мужчина в подобном случае поглядел бы, кому все это говорит. Так думал Эрнест.
Или нет, не то… Она просто не замечала его. Не интересовалась она Эрнестом.
— Да, да, вы отличная пара, — тем же легким тоном постороннего человека сказал Эрнест. — Об отношении Ивана к тебе говорить, по-моему, не стоит. Ты сама прекрасно…
— Эрнест, милый, — быстро сказала Люба, взяв его за рукав. — В последнее время мне кажется, что у него была обыкновенная влюбленность и что сейчас она прошла. Прошла, понимаешь? Влюбленность обязательно проходит…
— Чепуху говоришь. Такие, как Иван, не страдают влюбленностью. Они любят. Он захотел скрыть свое чувство, потому что… потому что глупо выставлять его для всеобщего обозрения.
Сказав это, Эрнест повернулся и зачем-то пошел обратно.
…Каштан уже был дома, один, когда в вагончик вошел Эрнест.
— Куда ты исчез? — спросил он.
Эрнест не ответил на вопрос товарища. Повесил полушубок, с излишней аккуратностью расправил складки. Бродя по морозу, он припомнил ту девушку с Березовой — Сыти, с которой встречался Каштан. До приезда в Дивный Любы она ему писала, и он ей отвечал. Промелькнула слабая надежда: а вдруг Каштан равнодушен к Любе, ведь недаром говорят, что чужая душа потемки, поди разберись в ней… Надежда была призрачной, нереальной, ее опровергало все отношение Каштана к Любе. Эрнест понимал это разумом, но не сердцем. Он решил рассказать Каштану все, в чем призналась ему Люба. И все сразу станет на свои места.
— Представь, — Эрнест неплохо вошел в роль постороннего человека, — Люба сказала мне, что ее жизнь без тебя теряет весь смысл.
— Повтори, не понял… — ошарашенно сказал Каштан.
— Куда ж яснее. Призналась в старом, как мир, чувстве. К тебе, между прочим.
— Что ты, что ты, Эрнест!.. — вскакивая, испуганно сказал Каштан. — Не может быть! Я неотесанный, как дубина, шершавый, а она такая… такая… Да врешь ты все!
— Такими вещами я не шучу, Иван, — устало сказал Эрнест.