Гончаров и Бюро добрых услуг
Шрифт:
– Сорок четвертый.
– Поднимая для убедительности ногу ответил я.
– Значит у него сорок восьмой будет. Ну что? Я тебе все рассказал, давай сигареты и сделай так, чтобы я тебя долго искал.
– Сосун засратый.
– Развернув его на сто восемдесят градусов я поддал ему коленкой под зад, а сам спорым шагом отправился в драмтеатр, где мне предстояло разрешить ещё один немаловажный вопрос.
Сидевшая на проходной вежливая, но принципиальная тетка, упорно не хотела пускать меня в обитель Талии и Мельпомены. То ли она боялась, что я своим видом могу ранить нежные
– Батюшки, кого я вижу!
– Приятно дохнув на меня свежайщим перегаром воскликнул местный корифей.
– Да это же сам Книппер - Данченко! Какое счастье. Беся Львовна, чтоб я так жил, немедленно пропустите эту глыбищу! Этого мастодонта сцены! Давно из Белокаменной? Оставьте, Беся, я сам введу его в наш убогий балаган.
Ты по делу, аб выпить рюмку водки с Краевым - Вольским, или по пустякам?
– Поднимаясь по лестнице сокровенно спросил он.
– По пустякам, Андрюша.
– Печально вздохнул я.
– По рюмочке мы в другой раз.
– Врешь ты все.
– Выпятив губу обиделся он.
– И что же тебя к нам привело?
– Нужда, Андрюша, нужда и тяга к познанию. Отведи ка ты меня к самому лучшему вашему парикмахеру, или гримеру, словом к тому кто занимается усами.
– Своими усами мы занимаемся сами, а накладными волосами, бородами и усамии, занимается Саня. Лучше не бывает, Тебе на третий этаж, третья дверь налево. Если одумаешься, то местонаходение моей гримерной ты знаешь, она для тебя открыта. И учти, сегодня в спектакле мастер и корифей сцены не занят, а от репетиций я свободен вплоть до завтрашнего утра.
Поднявшись на третий этаж я постучал в дверь с табличкой "парикмахерский цех" и получив приглашение очутился в просторной комнате. По её периметру расположилсь стекляные шкафы, в которых ровными рядами стояли деревянные болванки-головы с париками всех цветов и фасонов, начиная от пышных буклей семнадцатого века и заканчивая скальпами современных панков.
На стендах, тоже под стеклами, висели усы и бороды всех времен и народов. Этот парад начинала лицевая растительность Карабаса-Барабаса, а заключал хилый клочок шерсти китайского мудреца Хунь - Пинь - Юнь. Пороженный этим великолепием я открыл рот прикидывая к своему и без того красивому лицу бороду а ля Второй Николя. Получилось очень даже не плохо.
Из состояния творческой задумчивости меня вывело вежливое покашливание. В углу на низком пуфике сидела девица в голубом халатике. Перед ней на столике находился огненно - рыжий парик, из которого она старательно вычесывала то ли насекомых, то ли просто театральную пыль. При всем при этом она умудрялась искоса и вопросительно на меня посматривать, да поглядывать.
– Девуля, как мне увидеть твоего коллегу, гримера-парикмахера по имени Санька?
– Подходя к ней ближе строго спросил я.
– Во - первых, не гримера - парикмахера, а художника - гримера, а во вторых, Санька это я, но только не Санька, прошу учесть, а Александра Александровна Александрова.
– Простите великодушно.
– С трудом удержался я от смеха.
– Александра Александровна, меня вам рекомендовали как классного специалиста, мастера своего дела...
– Говорите лаконичней и по существу. Что вы хотите?
– Я хочу получить от вас квалифицированную консультацию.
– Вытряхивая перед ней усики старлея ответил я.
– Это ваша работа?
– Нет.
– Мимолетно глянув на слежавшуюся щеточку усов.
– Категорично заявила она.
– Парики, бакенбарды, усы и бороды мы покупаем в магазине РТО, а это самодельные. Сделаны хорошо, но все равно самодельные. Они могли быть изготовлены в мастерской какого - нибудь маленького театра, которому не по карману тратиться на дорогой грим. Так что сожалею, но ничем помочь вам не могу.
– Спасибо, отсутствие результата, это тоже результат.
– Пробормотал я и не солоно хлебавши забрел в актерский буфет, где купил четвертинку и только потом посчитал себя вправе нанести визит вежливости Великому артисту нашего города.
ГЛАВА ШЕСТАЯ Одной четвертинкой дело не обошлось и потому только к вечеру я добрался домой, где меня с нетерпением ожидала жена и и мой неподражаемый Ухов. Сидя на кухне он терпеливо слушал её утомительный треп и жрал жаренную курицу, вероятно приготовленную для меня, но предложенную ему в качестве компенсации за вредность.
– Муж за порог, а гостенек на огонек?!
– Скидывая мокрую куртку и башмаки мрачно изрек я.
– Хороша супруга, хорош и товарищ!
– Ну не тебе же одному шляться по чужим женам и рогатить их несчастных мужейимпотентов.
– Смело пошла в атаку Милка.
– Или я ошибаюсь?
– Ты как всегда права.
– Усаживаясь напротив Ухова желчно усмехнулся я.
– Может быть сегодня мне тоже перепадет кусок мяса? Что случилось, Макс? Может быть появились какие-то наколки относительно Вики Буровой?
– Нет, на сей счет пока пусто и вообще, если не считать убийства Соколовского, то ничего существенного не произошло.
– Подравнивая на тарелке горку птичьих костей сокрушенно признался он.
– А я чего зашел-то... Санька Скворцов уже пять дней сам не свой ходит. Любит он своего отца... Не хочет верить в его причастность к убийству Батурова...
– Я тоже в это не верю, так что с того?
– Интеллигентно обсасывая крылышко вздохнул я.
– Единственное, что я могу, так это искренне ему посочувствовать. Нашей веры или неверия ещё недостаточно. Нужны факты, а их у нас нет.
– Ну почему же, сегодня я кое - чего в этом направлениии нарыл. Конечно ничего исчерпывающего, но все же...
– Повествуй.
– Не прерывая еды коротко распорядился я.
– Первым делом, ещё до обеда, я съездил в то самое ЖЭУ, в чьем ведении находится квартира Батурова. Так вот, она им приватизирована ещё в девяносто пятом году, сразу после того как он поменял свою сызранскую двухкомнатную на нее. Но там долгое время жили квартиранты и только в девяносто седьмом он въехал в неё сам. Теперь мы знаем точно, что его хата приватизирована.