Гончаров и новогоднее приключение
Шрифт:
До затылка вывернув руки, подонки зашвырнули меня в глухую комнатенку и тут же с лязгом закрыли дверь.
Связанный по рукам и ногам, Макс куклой лежал на диване, своей кровью оскверняя его фешенебельную обивку. Весь его вид говорил о том, что господину Ухову давно и на всех наплевать, и, только заметив, как загорелись его глаза при моем появлении, я с удовольствием понял, что ошибся.
– Ну, что там?
– кивком подзывая меня поближе, спросил он.
– Видел Серегу?
– Видел, деньги он передал. Как мог, я разъяснил ему положение дел, назвал наше местопребывание и дал короткую характеристику нашим бандюгам. Удивляюсь, почему его до сих пор нет.
– Может быть, он тебя не понял?
– Исключено,
– Сколько после этого прошло времени?
– Более полутора часов.
– Иваныч, это очень много. Возможность его помощи нужно исключить. Скорее всего, он не приедет.
– Что ты говоришь? Ты всегда был в нем уверен.
– Иваныч, времена меняются, а вместе с ними и люди. Честь и совесть, память предков опущены в тюремную парашу. Что может быть страшнее? Когда на алтарь страны поставлены такие понятия, как бесчестность, алчность, жестокость и равнодушие, удивляться нечему. Когда горстка отъявленных мерзавцев, нагло ограбив народ, поставила свою Родину раком и в буквальном смысле имеет ее во все дыры, чего можно ждать от отдельно взятого индивидуума? Разумеется, больно осознавать, что и твой товарищ играет на другом поле и по другим правилам, но тут уж ничего не поделаешь. Наплевать и забыть. Он теперь личный телохранитель какого-то нового, скороспелого банкира.
– Да погоди ты так переживать, еще не вечер. Может, объявится. Ведь ему нужно какое-то время, чтобы все спланировать и подготовить. Мужиков собрать. Не отчаивайся, лучше скажи - за что тебя стреножили?
– Пустяки, не удержался, все хрюкало Фаре разворотил. Пидор вонючий, предложил мне у него полизать. Это мне-то предложил, прапору Афгана! Тьфу, пакость. Как вспомню, так блевать хочется. Ну да ладно. На Бога надейся, а сам не плошай. Там на письменном столе стоит пластмассовая трахомудия для ручек и карандашей. Я что думаю: если есть карандаши, то для них должна быть точилка, возможно, ножичек или даже скальпель. Ты пошукай там, Иваныч, а если ничего не найдешь, то и заточенный карандаш сгодится.
– Что ты затеял?
– все уже понимая, спросил я на всякий случай.
– Неужели ты думаешь, что я позволю замочить себя просто так? Не получится, уж одного-то точно с собой прихвачу, да и тебе советую - хоть какая-то видимость оружия успокаивает нервную систему, так что вперед. "В бою не сдается наш гордый "Варяг"...", но для начала ослабь мне веревки так, чтоб я в любой момент мог их сбросить. Ну что стоишь? Или ты не согласен?
– Не говори ерунды, когда это я с тобой не был согласен, давай ручонки.
Перекрестившись, я приступил к делу, но, к сожалению, нашему коварному плану осуществиться было не суждено. Распахнувшаяся дверь поставила точку в самом его начале. Мерзкая харя Фары улыбалась ласково и многообещающе.
– Ну что, щеглы, пригрелись? Простите, что вынужден потревожить ваш покой. Выходи по одному и с вещами.
– Это еще зачем?
– громко, чтобы прогнать скользкий ужас, идущий откуда-то из задницы, спросил я.
– Для чего?
– Зачем, для чего. Все-то тебе надо знать, - гадко лыбился педераст. Выходи - узнаешь. Что? Очко-то не железное?
– Дурак, - попытался Макс выиграть время и заманить его вовнутрь.
– Как же я выйду, если связаны ноги и руки? Ты меня сперва развяжи, а потом я выйду.
– А ты пока полежи, ничего, не к спеху. Мы сначала твоим корешком займемся. Господин Гончаров, разрешите пригласить вас на прощальное танго?
– Поцелуй меня в жопу, с педерастами не танцуем-с. Они у нас в конюшнях заместо кобыл стоят, а жеребенки, которые потом рождаются, называются жерепедами.
– Иваныч, - укоризненно вмешался Макс, - не оскорбляй благородных, гордых животных. Не заслуживают они того. Ползи отсюда, мразь.
– Да чего вы на меня орете, - меняя тактику, обиженно
– Вот пусть твой шеф и приходит, а сами мы отсюда не выйдем, - ставя точку, категорично отрезал Макс.
– Хорошо, я сейчас ему передам.
Недовольно бормоча, он удалился, оставив дверь открытой. На цыпочках, по стеночке, я подошел к проему и любопытным гусаком выглянул из гаража. Господи, лучше бы я этого не делал. Меня, как паршивого котенка, чья-то костлявая рука в мгновение ока выволокла наружу, на корявый бетон бокса. Я и глазом не успел моргнуть, как в мое горло, между гортанью и сонной артерией, холодно и просто уперлось острие ножа.
– Андрюха, тащи сюда тазик, я его здесь замочу.
– Щас я, Леха, подожди, - с какой-то жутковатой ноткой, гремя посудой, нервно ответил Андрюха.
– Щас я, только не мочи без меня. Я еще ни разу не видел, когда в горло. Прикольный кайф.
– Что вы там за смотрины устроили?
– подходя, недовольно проворчал Старков.
– Режьте по-шустрому, некогда, еще второго надо приколоть.
Схватив за волосы, они резко задрали мою голову, а под грудь подсунули большой зеленый таз с отбитой белой эмалью, чтобы не залить землю моей кровью. Теперь-то я отчетливо, до мельчайших крапинок на дне таза понимал, что сейчас умру. Нет, я знал об этом и раньше, но вообще-то смерть казалась мне дамой эфемерной, далекой и расплывчатой. Сейчас она смотрела в мои глаза. Причем смотрела равнодушно, без гнева или жалости, без сожаления или злорадства. Она просто явилась и констатировала факт своей явки.
– Леха, ну что ты телишься?
– возбужденно торопил палача Евгеша.
– Щас, пусть Андрюха обмотает мне руку, а то в крови уделаюсь, что потом матери скажу. Шеф, вы его за ноги придерживайте, а ты, Фара, на поясницу сядь. Дергаться он начнет, кровь расплескает. Ну, как говорится, Бог в помощь...
Уже безразличный ко всему, я видел, как в обвязанной тряпьем руке блеснул красивый, но какой-то вроде бы ненастоящий нож. Всего мгновение он пробыл в поле моего зрения, а потом исчез, упал, резко звякнув о днище таза. И почти следом за ним к моим глазам бессильно упала перемотанная тряпьем рука палача. Только чуть позже я услышал, а точнее, осознал, почувствовал выстрел и ощутил стекающую по моим щекам и подбородку кровь. Она стекала и ритмично капала, громко ударяясь о дно таза. Тело, лежащее на мне, было мертво. Это я понимал лопатками. Космическое молчание и красный знак вопроса. Сколько все это продолжалось? Не знаю. Не могу сказать, когда звенящую тишину и стук кровавых капель вспорол истошный, звериный крик Евгеши. И тут же, перекрывая его визг, на форсаже взревел мощный двигатель и заливной бетонный блок подпрыгнул от удара. Влетевший тяжелый "ЗИЛ", корежа дверные створки, пропер внутрь и резко осадил возле меня.
– Лежать! Всем лечь! Лицом вниз! Будем стрелять!
– устрашающе орали и дергали затворы автоматов два человека, а я смеялся громким идиотским смехом, потому что в одном из нападавших, несмотря на черную маску, узнал Медова.
Ребятушки работали серьезно и красиво. Смотреть на них было одно удовольствие. Трех подонков они парализовали за десять секунд. Немного помассировали их внутренности, настучали по затылкам и, защелкнув наручники, уложили равносторонним треугольником. Единственный, кто пытался сопротивляться, был сам Старков. Раскорячившись в позе крутого дзюдоиста, он скорчил устрашающую рожу и заорал обиженным ослом. Однако выдрючивался он недолго, одного удара дубинкой ему хватило с лихвой. И зачем только они стреляли? Всю эту операцию можно было проделать изящней и без единой капли крови. Куда теперь прикажете девать труп? И как его оприходовать? Кстати, где он... Где мой незадачливый палач... Черт возьми, Гончаров, да ты сходишь с ума. Дернувшись, я с омерзением скинул с себя мертвое тело.