Гончаров приобретает популярность (Часть 2)
Шрифт:
– Не вижу повода для смеха, а тем более для оскорбления.
– Ну поставь себя на место того спелеолога. Что получается? Ты находишь в земле дыру, лезешь в неё кротом, черт знает сколько ползешь по тому ходу и в конце концов находишь свои цацки. И что ты делаешь дальше? Ты вместо того чтобы знакомой дорогой вернуться назад начинаешь долбить своды церковного подвала, совершенно не представляя куда в итоге попадешь. Так что твоя пятая кошка просто напросто жидко обгадиласть, впрочем как и ты сам!
– Торжественно закончил тесть и нагло вылакав остатки добавил. Костя, ты форменный
– Благодарю вас, мне об этом уже говорили.
– Добрые слова не вредно выслушивать каждый день. Кстати сказать четвертая твоя кошка права на жизнь тоже не имеет.
– Это ещё почему?
– Да потому что ты сам обнаружил замурованный люк и следы того, что на стеллажных полках совсем недавно что - то находилось. Короче говоря с тебя причитается.
– Перебьетесь, дорогой Алексей Николаевич.
– Недобрый ты, Константин, и поэтому я задам тебе каверзный вопрос, который ты пропустил в своих рассуждениях. Скажи ка мне какая из трех оставшихся кошек, дай Бог ей здоровья, могла запереть тебя в церковном подвале?
– Любая.
– Не задумываясь ответил я.
– Сомневаюсь. Федьковские головорезы вряд ли стали бы с тобой церемониться. Закопали бы тебя как делать нечего, а с тобой обошлись тихо и лояльно, просто решили законсервировать до лучший времен, до того как ты сдохнешь от голода. И при этом, заметь, они даже не стали с тобой общаться. Почему? О чем это говорит?
– Об их слабоумии.
– Это говорит о твоем слабоумии, идиот! Так сделать они могли по двум причинам. Во - первых они не хотели, чтобы ты слышал их голос, а это позволяет нам предположить, что действовали знакомые тебе людишки. Во вторых так орудовать мог очень робкий человек, который на такое грязное дело шел впервые. Возможно это была женщина. И ещё учти, что дверь не подперли колом, а аккуратно закрыли на ключ. Подумай, у кого он мог быть. Ну а теперь запрягай в эти обстоятельтва любую из двух оставшихся кошек и скачи вперед, а мне принеси коньяк.
Вечером я позвонил Светлане домой и извинившись за непристойное поведение тестя осведомился об обещанном портрете подозрительного субьекта.
– Он уже готов.
– Довольно сухо ответила она.
– Причем в четырех экземплярах, а на вашего отца я не обижаюсь, можете так ему и передать.
– Благодарю вас, я неприменно так и сделаю. Когда я могу забрать портреты?
– Хоть сейчас.
– Сегодня уже поздно, а вот завтра я бы хотел с вами встретиться у Белой церкви часов в одиннадцать. Вас устраивает такое время и место.
– Время устраивает, но, Константин Иванович, зачем нам тащиться в такую даль?Удивилась она.
– Все вопрогы ма можем решить в черте города?
– Мне нужно ещё раз осмотреть церковь.
– Еще раз? А вы что, её уже осматривали?
– Только снаружи.
– Проклиная себя за излишнюю болтливость поправился я.
– А теперь бы мне хотелось все основательно и не торопясь осмотреть внутри.
– Хорошо, в одиннадцать часов я вас буду ждать. До встречи.
– Погодите, вы что - то говорили насчет спортивной сумки, которую второпях забыл взломщик. Мне хотелось бы её осмотреть. Она ещё при вас?
– Да, она так
– А вы что же, даже милицию не вызывали?
– Нет, а зачем мне лишние разговоры? Именно поэтому я к вам и обратилась. Мне кажется что я не ошиблась и у вас появились какие - то соображения?
– Я польщен. Есть кое что но пока говорить об этом рано. До завтра.
К церкви, уже ставшей мне родной и близкой, я подъехал без четверти одиннадцать, но там, рядом со стареньким автобусом уже стояла её белоснежная "десятка" с тонированными стеклами и прочими дешевыми выкрутасами.
В отличии от прошлых моих посещений, сегодня работа здесь шла полным ходом. Иноки смиренные трудилась аки мураши. За эти десять дней, что меня не было, двор, куда я загнал машину, преобразился. Кельи-барак стал неузнаваем, заново отштукатуренный битым бутылочным стеклом, он сиял в солнечных лучах пасхальным яичком. А спорткомплекс с классными комнатами для витязей уже находился на последней стадии кладки стен и скоро на нем должна была появиться крыша.
Нет, определенно, этой стервочке не этику преподавать, а на стройке прорабом вкалывать. Несколько минут не выходя из машины я с интересом наблюдал как старательные пацанчики тащат непомерно тяжелые носилки и как боязливо косятся на стоящую в дверях Лютову. На лесах, куда они забрались до половины, жидкие ручки носилок лопнули и красный кирпич детскими кубиками посыпался вниз. Пацаны ошалело смотрели то на дело рук своих, то на неподвижно стоящую, бесстастную Светлану.
– Отец Никодим.
– Не громко, через губу подозвала она толстопузого попа или как он там у них называется.
– Этих двоих накажи розгами.
– А, Константин Иванович, не ждала вас так рано.
– Заметив меня поспешила она к машине.
– Прошу вас, пройдемте внутрь. Здесь ужасная пыль и дурные запахи. Отец Никодим, я передумала, оставь отроков, скажи, что бог им их прегрешение простил. И вот что, на сегодня я думаю достаточно, езжайте обедать, а остаток дня проведете в мастерских.
– Как вам угодно, матушка.
– Послушно ответил поп.
– Добры вы к ним безмерно.
– Ехидно заметил я.
– Мне тоже так кажется.
– Усмехнувшись ответила она.
– Пойдемте.
Через дворовые ворота мы прошли в церковь. Здесь тоже кипела работа. Все стены храма уже были расписаны фресками и теперь усердные богомазы корпели над потолочными сюжетами. Три бородатых мужика лежа на спинах, с длинноногих козел прямо у меня на глазах творили чудо, серый обшарпаный свод мановением их кистей оживал, превращаясь из мрачного и угрюмого в нечто радостное и светлое.
– Нравится?
– Как - то насмешливо спросила распорядительница фонда.
– Нравится.
– Лаконично отозвался я.
– А вам разве нет?
– Да так. В пределах средней паршивости, мазилы второсортные, а хорошие художники дорого просят. Алексеюшка!
– Негромко окликнула она богомазов.
– Где вы там?
– Ась? Здесь мы, Светлана Сергеевна.
– Отозвалась всклоченная волосатая голова свесившаяся вниз.
– Что - то не так?
– Пойдет. Спускайтесь, на сегодня все, ступайте с богом.