Гончаров влезает в аферу
Шрифт:
– Здесь - это в каком смысле? Вагон, город, область, страна? Или на этом свете?
– В городе.
– Почитайте, шестьдесят лет, с момента рождения. Ваше здоровье! Дергая кадыком, старик с жадностью засосал водку.
Я проделал то же самое. Игнорируя надкушенное яблоко, закурил.
– А ты, папаша, фамилию такую слышал - Герр?
– Герр... Ну конечно.
– Эйнштейновские уши ходили в такт желвакам и, очевидно, помогали старику сосредоточиться.
– Герр известным прохвостом был. Теперь предпринимателем бы назывался, а в двадцатом году в расход пошел. Сбежать
– А вы откуда знаете?
– А я, дорогуша, историк! Ну да, преподаватель истории.
Вот это попадание! Есть еще нюх у легавой собаки Гончарова.
– Ну-ну, - подталкивал я, подливая.
– Кто же он такой?
– А вам зачем?
– Я, папаша, тоже историк, - протягивая деньги, закручивал я баки старику.
– Пошли кого-нибудь, еще возьмем. И пусть колбасы принесут... Так кто такой был этот прохвост Герр?
– А был он золотопромышленником и по тем временам шельмовал изрядно. Сейчас-то бы в масть пошел, за своего, а тогда это в глаза бросалось. Ну да он не очень переживал, дела в гору шли.
– И каким образом?
– Самым что ни на есть классическим. Когда-то он на Урале у Демидова в управляющих вроде бы ходил, там и навострился. Делал аферы - пальчики оближешь! Закажет участок, начнет разработку россыпи - и на тебе: сумасшедшее содержание, раз в десять больше прогноза. Прибыль налицо. Налицо и желающие перекупить. Перекупают, оформляют документы, а на участке том, кроме дерьма собачьего, ничего нет. Хотя еще вчера покупатель своими руками с лотка граммов по пять снимал. Чудеса? Не совсем. Просто он накануне походит с верным своим холопом и жуликом Сашкой да кое-где в землю из ружьишка пальнет. Сашка замечает, а наутро пробу для покупателя сам оттуда и ковыряет.
– Ну и что?
– А то, что вместо дроби он патрон золотым песочком славно фаршировал. Так и жил: сначала своим тюльку гнал, а потом и заморским промышленникам. Несколько раз его пытались бить, но он все ускользал. А вот в двадцатом попался, и крепко. Говорят, не без участия своего же брата-промышленника. Кто-то капнул. И, как говорится, "ваша не пляшет".
– Ясно.
Дело принимало для меня новый, причудливый выверт. Но жареным запахло до гари.
– А что дальше?
– А дальше, молодой человек, чертовски интересно мне знать, что это вас так волнует судьба убиенного немца?
– Да мент это, профессор, - неожиданно донеслось из-за тонкой вагонной переборки. Несколько секунд спустя полог отодвинулся, и в дверном проеме появилась жуткая рожа ветерана-рецидивиста. В купе ввалилась оплывшая водкой и жиром туша. Бандюга, надвинувшись на меня, наступил мне на ногу. Я невольно ее отдернул.
– Чё дергаешься, сволота? Бабки есть - отстегивай, может, тогда не замочу. Ну, шевелись, сука!
Он двинул меня коленом в подбородок. Я отлетел в проход между полками. И тотчас, изловчившись, саданул его правой ногой по колену. Раздался хруст, кретин послушно улегся в коридоре, вереща и матерясь как тридцать проституток, вместе взятых.
– Может, мы продолжим в другом месте?
– обратился я к Эйнштейну.
– Да, конечно. Бегите! Сейчас они все соберутся...
Эйнштейн указал на окно. Естественно, так было удобнее, потому что в коридоре уже послышался топот. Выбив размокшую фанеру, я неторопливой рысью покинул "малину" на колесах. Запомнить время и место новой встречи не составило труда - кинотеатр "Сокол", ровно через час.
Что и говорить, информацию я раскопал первосортную. Старичок - блеск: историк, алкаш, говорун. Все необходимые качества в одном человеке.
О-ля-ля! Кажется, уголовный детинушка очухался и желает меня догнать. Господи, ну и рожа! Воистину "прекрасной внешности был ум прекрасный дан". Заскочив в открытый тамбур стоящего рядом состава, я с интересом наблюдал: выдержит ли алкашеское сердце такую сумасшедшую нагрузку?
Выдержало! Более того, пыхтя и отдуваясь, он полез в вагон, что мне совершенно не понравилось. Сняв стопор откидной площадки, я воздвиг для преследователя непреодолимую преграду. Подмигнул проводнице и через другую дверь убрался восвояси.
* * *
Приняв душ и переодевшись в цивильный костюм, я расположился в кафе напротив кинотеатра "Сокол" и в ожидании историка-краеведа заказал солянку под коньяк. Она, в отличие от выпивки, оказалась вполне приличной. Когда показалась долговязая фигура старика, я уже очистил тарелку и, постучав в стекло, заказал еще две порции.
Эйнштейн подошел к столу, весьма эмоционально реагируя на запахи пищи и выпивки. Проворно усевшись напротив, раскурил бережно выуженный из кармана бычок. Он пытался держаться независимо.
– Нехорошо вы поступили, Константин. Кабан до сих пор в себя прийти не может.
– В себе ему делать нечего. Шибко буен. Примите, Самсон Данилович, пододвинул я старику стакан коньяку.
– Итак, продолжим наш экскурс? Я вам поведал о расстреле Герра.
– Так... А семья?
– Семью, как ни странно, не тронули. Остались после него жена и двое детишек-несмышленышей, лет по восемь - десять Мальчик и девочка. Забегая вперед, скажу: Олег погиб во время войны, а Ольга вышла замуж и продолжала жить с матерью в старом доме на берегу. Он и сейчас стоит. Крепкий дом, каменный, там склады после войны были, до недавнего времени. Ольга в сорок четвертом родила дочку. Не пойму, куда вы клоните? Вам что, нарисовать все генеалогическое древо семьи Герров?
– Не обязательно. Только ту ветвь, откуда девица Лия произросла.
– Лийка! Господи, Лийка!
– Вы ее знали?
– Конечно. Лет десять - пятнадцать тому назад преподавал ей историю. Где она сейчас?
– Не знаю, поэтому и интересуюсь. Какая она была?
– Была?
– Ну есть! Какая есть?
– Умная девонька, остренькая, училась хорошо, только с гонором. Она и есть внучка Ольги, от Катерины, что родилась в сорок четвертом. У нее мужа не было, и потому Лию записали на фамилию прабабки - Герр. Лет шесть-семь назад, окончив школу, она выехала в Москву с надеждами на ВГИК, но провалилась. Назад сюда не вернулась, а поступила в иняз в каком-то сибирском городе. Вот вам вкратце ее генеалогический прутик. Позвольте... Старик потянулся к бутылке, но я остановил его, потому как выжал из него не все.