Гончие преисподней
Шрифт:
– Мы рады приветствовать тебя среди нас, – произнесла она.
Голос у нее был сухой – не такой, какой бывает у стариков, и не такой, как звучит порой из-за неприязни; ораторша полагала, что должна говорить именно так, чтобы не лишиться – достоинства? Себя самой?
– Ты – Франсуаза, не так ли? Многие из нас видели, как ты поставила на место этого негодяя Виже и его банду. Мы хотим выразить тебе свое восхищение.
Она бросила на меня взгляд, настороженный и недоверчивый. Если бы я питал склонность к злословию, я бы сказал, что в этот момент ораторша
Но я не мог винить незнакомку – шестеро из ее сестер погибли чудовищной смертью.
– Мы рады и твоему спутнику, – сказала ораторша. – Я – Саути. Наверное, ты слышала обо мне.
– Ты Саути? – осведомилась Франсуаз. – Тогда почему ж ты в берете?
Травница прикоснулась пальцами к своему головному убору и засмеялась. Право же, лучше уж присутствовать на похоронах, чем слушать подобный смех.
– Мы носим береты из принципа, Франсуаза, – сказала она. – Таково наше правило. И мы станем носить их до тех пор, пока не отменят «Закон о беретах».
Если бы в лексиконе моей партнерши имелась фраза «Я не понимаю», Френки ее бы произнесла, но демонесса никогда не признается ни в чем подобном, поэтому она лишь мрачно воззрилась на свою собеседницу.
– Вы носите береты потому, что выбрали это сами, – сказал я, – а не оттого, что вас заставляет закон. Это высшее проявление свободы; вам противны не сами береты, но принуждение.
Травница Саути взглянула на меня с неожиданным интересом. Пожалуй, так она могла бы взглянуть на собаку – большую, красивую и умную, – которая вдруг вступила бы в разговор о поэзии и государственных делах.
Суфражистка обошла Франсуаз, словно на ее пути стояло большое дерево, и взяла меня под руку.
Она сделала это так непринужденно, что в первое мгновение я не осознал, насколько это противоестественно, ведь мы находились на собрании суфражисток, и я, как мужчина, должен был считаться их врагом, причем мое собственное отношение ко всему происходящему не имело никакого значения.
– Нечасто можно встретить мужчину, который бы разделял наши взгляды, – произнесла Саути. – Вы читали мою книгу о равенстве женщин? Она называется «Заря надежды».
– Разумеется, – сказал я. – Признаюсь вам в небольшой слабости, госпожа Саути. Мне было приятно, что вы трижды ссылаетесь на меня.
– Ах да! – воскликнула женщина. – Неужели вы – тот самый Майкл, автор трактата о свободе и принуждении?
– Тогда я еще не был ченселлором, – пояснил я, – и подписывался своим земным именем.
Франсуаз выглядела так, словно она пришла в лес, а лес вытащил из земли корни и ушел.
ГЛАВА 13
– Травница Саути похожа на деревенскую школьную учительницу, – заметил я.
Мы шли по мягкому склону холма, живому воплощению буколики.
– Она любит детей оттого, что должна их любить, а не потому, что испытывает эти чувства на самом деле, – продолжал я.
– Но ты-то с радостью согласился стать ее маленьким учеником, – ядовито процедила моя партнерша. – Вы битых два часа долдонили о философии и свободе. Убила бы тебя на месте.
– Нам следовало познакомиться с Саути и ее последовательницами, – сказал я. – К тому же она оказалась очень интересной собеседницей.
– Да уж, – буркнула демонесса. – Все эти синие чулки слушали вас обоих, раскрыв коробочки, точно им сама истина открылась. Меня чуть не стошнило.
– Прости, Френки, – произнес я. – Это называется ревностью. Твои позывы к тошноте имели, без сомнения, психосоматический характер.
– Заткнись, – велела Франсуаз. – И что же ты важного узнал, герой? Что Монтень переврал Аристотеля на девяносто шестой странице? Я сейчас лопну от радости.
– Если бы это преступление можно было раскрыть, просто собирая улики, – проговорил я, – задавая конкретные вопросы, Гай Пиктон и его помощники давно нашли бы насильника и убийцу. Мы должны почувствовать, чем живет этот город.
– Верно, – согласилась девушка. – Ненавижу таких, как Саути. Они хуже шлюх.
Я не стал уточнять у своей партнерши, чем именно не угодила ей предводительница городских суфражисток.
В какой-то мере Франсуаз разделяет убеждения травницы. Демонессе нравится думать, что между мною и ней нет никаких обязательств и я остаюсь с ней по собственной воле, а не по принуждению.
Но время от времени отсутствие таких обязательств заставляет ее сильно поволноваться.
Холм поднимался перед нами, словно солнечный путь, которым светило проходит каждый день по изумрудному небосклону. Пологий, почти идеально ровный – и в то же время беспрестанно закругляющийся.
Франсуаз шагала позади меня, злобно топая и дыша громко, как стадо взбешенных носорогов. Пару раз обернувшись, я заметил, что девушка кусает губы.
Ее силыю обеспокоило то, что произошло, и она спрашивала себя, не должна ли была вести себя со мной иначе – например, не давать воли своему характеру, рукам и сексуальным фантазиям.
Я нахожу, что Франсуаз полезно немного подумать поэтому не стал отвлекать ее от этого поучительного занятия.
Люди появились из-за холма так внезапно, как солнце выныривает из-за края гор, когда летишь на боевом драконе. Будь это отряд королевских стражников, закованных в ливадиумные доспехи, я смог бы услышать их заранее по лязгу металла и звону кольчужных звеньев.
Но на этот раз Виже Гайто был почти что один, его сопровождали только три человека, а для предводителя уличной банды, храброго только в окружении своих прихвостней, это было почти гордое одиночество.
Двое из спутников Виже были теми, кто получил небольшой урок вежливости этим утром. Широкие кровавые рубцы вздувались на их лицах, и это делало дружинников симпатичными, как клоп, попавший под увеличительное стекло.
Третий человек, шедший позади остальных, оказался для меня достаточно неожиданным персонажем. Это был королевский наместник Аргедас.