Гонимые и неизгнанные
Шрифт:
В начале прошлого века историк западной литературы Н. Стороженко объяснил эту непреходящую любовь к Паскалю:
"Мысли" Паскаля заключают в себе массу глубочайших наблюдений над жизнью и людьми, и притом выраженных таким слогом, что легко удерживаются в памяти. Стараясь определить сущность человеческой природы, Паскаль должен был невольно сделаться моралистом, и высказанные им мысли о человеке составляют едва ли не половину всех его "Pensйes". Подобно тому как в древней трагедии один говорит за весь хор, выражая общие всем хоревтам чувства, так и в истории изредка появляются люди, носящие на себе бремя общей скорби и в силу этого получающие право говорить за все человечество.
К XIX веку "Мысли" на русский язык переведены не были. Судьбе было угодно, чтобы этим переводом первым занялся в далекой Сибири Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин. И не будь монаршего запрета на публикацию литературных и научных трудов декабристов, этот перевод появился бы в России ещё в начале 30-х годов. К великой печали русской культуры, это далеко не единственное, что отнял у неё русский царь Николай I.
Более всего в "Мыслях" Паскаля занимали Павла Сергеевича размышления великого философа о несовершенстве человеческой природы, нищете и греховности человека. Отголоски этих размышлений - в письмах 30-х годов.
25 марта 1835 года - Фонвизиным (имея в виду самого себя, как объект изучения): "поистине есть вместилище всех Богу мерзких страстей и всякой скверны". Н.Д. Фонвизиной, 29 ноября 1838 года: "в мире... все обман и наружность"; 29 октября 1838 года: "Взгляд на самого себя так бывает тяжек, что бегаешь туда и сюда, чтобы заглушить вид своего внутреннего опустошения".
И в то же время он всецело разделял систему мыслей Паскаля о величии человека: человек - самый слабый в природе тростник, "но этот тростник мыслит"; человек - не просто мысль, он - волящая мысль. Именно она приводит человека к истинной вере, дающей вдохновение свыше, без которого невозможно пробуждение глубинных основ внутреннего мира человека - воли и сердца. А только в чистом сердце, утверждал Паскаль, пробуждается совершенная и истинная любовь. Она абсолютное основание нашего бытия, и именно она выводит человека к новой преображенной реальности.
Близки П.С. Пушкину и размышления Б. Паскаля об общечеловеческих категориях и понятиях (добро и зло, справедливость, сила, самолюбие, гордыня, истина, благо, счастье, мораль и т. д.), сущностных аспектах бытия. И доiроги. Не только схожестью, но и подтверждением правильности пути и той формы жизни, которую в условиях несвободы избрал он, ссыльный декабрист, - пути духовности и служения страждущим, бедным, нуждающимся в помощи словом и делом. Пути, которым более двух столетий назад прошел его духовный брат и руководитель, "великий Блез".
Гений Паскаля, видимо, не мог помешать П.С. Пушкину заметить не только поразительное сходство мыслей, но и похожесть их человеческих судеб: у обоих рано обнаружились математические способности, короткий период их светской жизни заканчивается обстоятельствами такого свойства, которые приводят их к добровольному монашеству, сознательному отказу от семьи, оба посвящают себя служению людям, Богу, в мировидении обоих теология окрашена в отчетливо мистический цвет.
Главное же - земной их путь был путем к Богу, истине, труднейшим духовным путем...
Когда Павел Сергеевич начал перевод, доподлинно неизвестно, но скорее всего - ещё в остроге, закончил же, видимо, в Красноярске. Известно лишь из письма И.И. Пущина к Е.А. Энгельгардту (апрель 1845 года), что в 1840 году у П.С. Пушкина уже были готовые "черновые тетради" переведенного текста.
И
Размышления об этом предмете обрели реальность неожиданно: в 1840 году И.И. Пущин получил разрешение приехать в Тобольск из Туринска, где отбывал ссылку, на лечение. В эти "лечебные" месяцы, видимо, и родилась мысль, закончив перевод и переписав набело, отправить в Петербург к лицейскому директору и другу Пущина Е.А. Энгельгардту, чтобы тот попытался опубликовать "Мысли".
Далеко не сразу, видимо, включился в "переводное дело" Пущин. Скорее всего, он был знаком с "Мыслями". Однако к рассуждениям французского философа о религии атеистически настроенный Пущин в лучшем случае был индифферентен. В одном из писем Павел Сергеевич упоминает, что они с Пущиным совершают длительные прогулки по Тобольску, много говорят - о разном. Вероятно, постепенно беседы о "Мыслях" становятся Ивану Ивановичу все более интересными...
– Я давеча перечитал рассуждения Паскаля о внутреннем мире человека, говорил Павел Пушкин. Они шли вдоль стены Софийского собора, которая хотя и была много ниже, но так напоминала стену Московского Кремля.
– Как глубока мысль великого Блеза, что внутренний мир человека вмещает два "я": Паскаль называет их центростремительное и центробежное. Не в терминах суть. "Я" первое - любит себя в бытии, это самолюбивое "я". И это "я" - только часть, поверхность психики; самолюбие направлено на видимость: "я" - король, "я" писатель, "я" - ученый и т. д. и гордость титулами, наградами, талантами... "Я" второе - вмещает всю глубину души, в ней следы общечеловеческой судьбы, но людей-то друг с другом роднит именно эта судьба, корни бытия. Прискорбно, что в поступках людей преобладает именно "я" первое внешность, видимость, самость. А как трудно увидеть просто человека в короле и "в султане, окруженном в своем серале сорока тысячами янычар", нелегко разглядеть под элегантным нарядом потрепанное тело, а под блестящим корсетом разговора - пустые мысли и дряблую душу.
– Или вовсе её отсутствие, как у нашего Никса, - подтвердил Пущин.
– Афористичный Паскаль под сим рассуждением такую черту подводит: "Наш разум вечно бывает обманут непостоянством внешних признаков". Да, только сердце прозорливо.
– Ой ли, Павел Сергеевич, - засмеялся Пущин.
– А как же случается любить нам вздорных, пустых, жестокосердных, но красивых женщин?
– Он явно поддразнивал П. Пушкина.
– Помилуйте, Иван Иванович, мы же сейчас не о том толкуем!
– Не о том, но и о том тоже. Можно ли отделить философию от жизни, то бишь природу от философии?
– Вы в иную плоскость поставили прежние рассуждения. И теперь вы толкуете уже о категории счастья у Паскаля. И тут все верно. Он пишет, что все люди, без исключения, ищут счастья; какие бы различные способы они ни употребляли, все стремятся к этой цели. Воля человека никогда не делает ни малейшего шага иначе, как по направлению к этому предмету. Любопытно, как Паскаль отвечает на вопрос, что есть счастье. Счастье - это привязанность к части, доставляющей наибольшее удовольствие и заполняющей все способности человека, это стремление к покою в обладании определенной частью.