Гонимые и неизгнанные
Шрифт:
И лишь о вас души тревога,
Лишь одного прошу, немного
Чтобы спокойны были вы.
А я из дальней сей страны
Исполняся святой отваги,
Одушевлю сей лист бумаги,
Сыновьим чувством напою,
На милу родину пошлю.
Там, усладив разлуку нашу,
И в вашу горестную чашу
Хоть каплю радости волью.
Однако ни письма, ни ссылки на него в антологии не было. Под стихотворением стояли загадочные обозначения времени и места написания: "Чита, 1827 г., Высокое" - и вызывали новые вопросы.
Как известно, Николай был осужден по 8-му разряду. В 1827 году он был на поселении сначала в Среднеколымске, затем в Туруханске.
Так как у "передавшего" оказалась "легкая рука" и его информация 20-х годов повторилась в трех изданиях 50-70-х годов, нужно, видимо, познакомить с фрагментами заметки и читателя.
"Николай Сергеевич Бобрищев-Пушкин был членом тайного Южного общества. После восстания декабристов его осудили по 4 разряду государственных преступников на 10 лет каторги, а потом на поселение... Стихотворение "К друзьям..." он написал в Чите, на каторге, в 1827 году... Вернувшись из Сибири после 30 лет изгнания, он написал это стихотворение в альбом Веры Николаевны Артемьевой (сестра Веры Николаевны - Любовь Николаевна - была замужем за братом декабриста Петром) в 1856 году в селе Высоком, в доме декабриста Нарышкина..."
Так вот почему под одним и тем же, далеким "сибирским" годом стоят Чита и тульское имение Высокое.
Однако появились новые сомнения и вопросы: "Почему ни слова не говорится о болезни Николая Сергеевича? Может быть, прежние предположения неверны? Николай Пушкин вполне мог написанное 30 лет назад, тогда ещё здоровым, воспроизвести в альбоме в период болезненного, но спокойного своего состояния?" (И потому казались извинительными погрешности в русском языке в начале стихотворения.)
Автор заметки точно датирует запись в альбоме: 1856 год. И снова несовпадения. В 1856 году Николай Сергеевич в имении Нарышкиных Высоком был всего один раз - в день приезда на родину из Сибири по дороге в имение сестры Коростино, 30-31 марта. Однако кажется абсолютно нереальным, чтобы именно в этот день он мог что бы то ни было записать. Его больной рассудок был занят трудным вопросом: "Как по дороге в Красноярск "случились Нарышкины" и что это за станция, на которой они встретились?"
Позднее, обосновавшись в Коростине у сестры, много раз в течение 1856 года в Высоком бывал Павел Серге-евич, но никогда не брал с собой брата приступы непредсказуемого буйства представляли опасность для окружающих. А кроме того, в письмах 1856-1857 годов П.С. Пушкин постоянно упоминает, что Николай не оставил своей "дикой идеи" вернуться в Красноярск. Возвращение на родину, как на то надеялся Павел Сергеевич, не сделало добрых перемен в его болезненном состоянии, и бредовые идеи уживались с реальностями, которые были как бы отражениями
Был и ещё один вопрос, на который можно ответить, лишь сопоставляя поэтические творения Н.С. Пушкина, написанные до ареста, со стихотворением "Друзья!..". Бросалось в глаза, что последнее написано в несвойственной ему поэтической манере, иной весь поэтический строй, образная система, вся архитектоника стиха, который к тому же ниже его возможностей стихотворца.
Николай Сергеевич начал печататься рано: в 1817 году в "Вестнике Европы" было опубликовано первое его стихотворение. Оно называлось "Бессмертие". А ещё раньше, в 1816 году, стихотворные переводы Николая Пушкина печатались в литературном сборнике университетского пансиона "Каллиопа"1. Это была кантата Ж.
– Ж. Руссо "Цирцея" и перевод из Флориана "Счастие уединенной жизни", а также оригинальные стихотворения Николая Пушкина: "Довольство и спокойствие", "Утро в деревне". Профессор С.А. Венгеров так писал о литературном дебюте Николая Сергеевича: "Николай Бобрищев-Пушкин выгодно выделяется среди своих товарищей - сотрудников "Каллиопы". Между именами тридцати с лишком юных прозаиков и поэтов, принимавших участие в этом сборнике, не найдется ни одного, сколько-нибудь серьезно себя заявившего в дальнейшей литературной деятельности. Да никто из этих литературных дебютантов и не подавал надежду. Исключением явился только Николай Бобрищев-Пушкин. Он, во всяком случае, обладал из-вестной фактурой. Вот, например, начало перевода из Горация:
Царей Этрурии потомок, Меценат,
И светлое вино, и чаши круговые,
С венками роз, и мастей аромат,
Тебе на кудри золотые
И все, все ждет тебя. Спеши, спеши скорей!
Всегда ли Тибура рассматривать равнины,
Далекий склон Эзулии полей
И Тускуланские вершины?..
Для сравнения вспомним и фрагмент оригинального стихотворения Николая Пушкина "Бессмертие", поражающего неюношеской мудростью и глубиной анализа тех жизненных путей, что 17-летний автор видит перед собой, а также категорическим утверждением своего кредо - быть честным, а значит нравственным гражданином Отечества.
Куда стремитесь вы в несчастном заблужденьи,
Ума и чувствий в упоеньи,
Враги своей великия судьбы?
Один, презрев грозу пучины разъяренной,
Плывет через моря за золотым песком;
Другой, в шуму торжеств, богатством ослепленный,
Забыл и божество в тщеславии своем;
Иной искать честей летит на бой кровавый,
А тот колеблет трон и рушит мир граждан!..
Безумцы гордые! что громы вашей славы?
Без добродетели никто не оправдан!..
Величье, нищета, гремящее названье,
Бессилие и власть, невежество и знанье
За гробовой доской один конец найдут.
И вечный судия, таинственный свидетель
Всех помыслов людей, не зрит на блеск пустой:
И в храм бессмертия под кров приемлет свой
Тебя единую, святая добродетель!
Разность образного, речевого, стилистического и ритмического рисунка этого стихотворения и "Друзья! есть наше счастье..." налицо, но это не вариации одного и того же поэтического голоса. Это голоса двух, хотя и очень близких по мировосприятию поэтов. Еще больше убеждает в этом лирическое стихотворение Николая Пушкина "Утро в деревне". Вот фрагмент из него: