Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)
Шрифт:
Чужие, незнакомые и страшные люди везли его домой. Люди, наверняка имевшие приказ в любую минуту разделаться с ним, если бы он вдруг вздумал выказать строптивость, хотя бы малейшее минутное неповиновение.
Во рту разливалась горечь -- проклятый желчный пузырь, молчавший столько лет, решил напомнить о себе именно сейчас. Стенину было страшно. И в то же время его деятельная натура яростно противилась мертвящей покорности. Он должен был найти выход, как находил его всегда.
Тяжелее всего было сознавать, что косвенно или прямо, в той мере или иной, он был причастен к смерти своего начальника и наставника, масштаб и
И вдруг Роберт Николаевич засмеялся. Да ведь Клоков же знал все! Знал все заранее, дословно, если был засечен и подслушан тот разговор в машине. А он был подслушан, несомненно. Клоков наверняка отслеживал все контакты, он был осведомлен и о разговоре с Курцевским, и, значит, для него, Стенина, не было отныне ни мгновения свободы, ни минуты покоя.
Этой ночью он не сомкнул глаз. Родные -- жена и двое сыновей, остались под Москвой, в их служебной квартире на "новой стройке", в поселке "Апогея". Он был один. А ему звонили и звонили -- о гибели Черемисина уже сообщили по телевидению и по радио в вечерних выпусках новостей. Разные люди выражали соболезнование, пытались узнать подробности.
Почти до двух часов ночи он обсуждал с подчиненными и коллегами из других ведомств, институтов и конструкторских бюро все эти тяжелые неизбежные вопросы, связанные с прощанием и похоронами: венки, машины, приглашения, гражданская панихида... Ходя из угла в угол по кабинету, он говорил в трубку радиотелефона и знал: каждое слово слышит кто-то третий, каждое слово записывается где-то. Но уже не так, не там и не теми, как раньше, когда это было в порядке вещей. Теперь цель незримых соглядатаев была иной -- от каждого слова теперь напрямую зависела жизнь.
Только в третьем часу звонки смолкли, и он, плюнув на камни в желчном пузыре, опрокинул по-русски полстакана коньяка.
Но сон не пришел. Он сидел в кресле и думал, думал...
* * *
" Подари мне лунный камень...
– - прохрипел из рации маленький динамик.
– - Все пути преодолей..."
В тот же миг там, наверху, видно, что-то произошло -- из рации послышались крики и шум, восклицания и властный, безжалостный голос:
– - Командир! Сопротивление бесполезно! "Руслан" наш! В случае неповиновения грохнем вас и себя! Связь с землей прервана! Меняй курс!
– - Скорей!
– - крикнул Пастух.
– - Митрич, за мной!
Хватаясь за поручни, в кислородных масках с болтающимися рифлеными хоботами патрубков, они помчались вперед, достигли лестницы.
Пастух взлетел наверх, резким движением отвел и сдвинул в сторону дверь, ведущую в верхний отсек самолета. За ним, прикрывая, кинулся Боцман...
Дюралевые стены и пол были забрызганы кровью. Из троих угонщиков, что были наверху, двое стояли в проеме распахнутой двери пилотской кабины, наведя на командира и второго пилота такие же маленькие складные автоматы, как те два, что покоились теперь на дне Москвы-реки.
Третий угонщик, развалясь, сидел, уткнув ствол в голову распростертого на полу
– - Эй, Кабан! Махотин! Держите этого, я...
Договорить он не успел... Чугунный кулак Боцмана свалил его с кресла на пол. Такой удар вышиб бы душу из любого, но тот был опытный боец, умел держать удар. Не выпустив оружия, на чистом автоматизме он в падении из положения лежа достал живот Хохлова ногой.
Боцман отлетел в задний отсек, упал на спину и проехался по полу. Противник, не целясь, вскинул пистолет-пулемет. Пастух вышиб его выдвижным прикладом своего "калашника". Дмитрий судорожно кувыркнулся за высокую спинку кресла, но Сергей уже надолго "убаюкал" его врага.
Все произошло почти мгновенно -- никто даже не оглянулся. Бортрадист-майор в белых наушниках как ни в чем не бывало спокойно сидел к ним спиной перед приборным пультом в своем закутке.
Но вот он оглянулся и весело прокричал что-то Пастуху, явно приняв за одного из угонщиков.
"Ах, во-от оно что!
– - осенило Сергея.
– - А майорчик-то -- с ними в деле!"
Пастух быстро шагнул к нему и на миг стянул с себя маску, открылся. Он не ошибся -- лицо бортрадиста исказил животный ужас. Боцман был уже рядом -в такие мгновения его башка работала на славу. Он сразу понял все -- сорвал с бортрадиста ларингофон с наушниками и с силой упер ствол "Калашникова" в его затылок. Тот обмяк от страха и замер, подняв руки.
А те двое, что стояли у пилотской со знакомыми автоматами "ПП-95М" в руках, были заняты. И не оглянулись на шум. Да и зачем? Дело выгорело! На борту остались только свои да беззащитные летчики за штурвалами.
– - Курс сто сорок семь!
– - рычал длинный майор Боб, держа на мушке голову командира.
– - Сто сорок семь, понял? Меняй курс, или я продырявлю твоего второго! Кроме тебя, всех кончу! А ты, подполковник, нас уж как-нибудь довезешь...
За лобовыми стеклами "Руслана" стояла мертвенная чернота ночи, в полумраке просторной пилотской кабины мягко светились циферблаты и дисплеи приборных досок, помигивали красные и зеленые лампочки авионики.
– - По магнитному компасу!
– - заорал главарь.
– - Отслеживаю показания и считаю до двадцати! Не уйдешь на сто сорок семь -- и твои летуны на твоей совести! Ра-аз... Два-а...
Пастух понял: путь назад эти громилы себе отрезали. Свой выбор они определили сами: либо исполнить заказ, сорвать куш и затеряться на шарике, либо -- гробануться вместе с самолетом.
Эта мысль сверкнула в голове, как вспышка. Он почти без замаха коротко рубанул Боба тем же прикладом по голове. Тот пролетел вперед и рухнул на кресло командира.
Второй угонщик дернулся вправо, бессознательно нажав на спуск. Короткая очередь! Несколько пуль веером разошлись по кабине, брызнули искры и осколки приборов... И в тот же миг в кабину с громким свистом ударила тугая и острая, как ледяная спица, тонкая струя встречного воздушного потока -видно, одна из пуль где-то пробила обшивку. Жгучий морозный шнур опрокинул стрелявшего навзничь, и его словно вынесло из кабины. Из-за пробоины спереди при скорости семьсот километров в час давление в кабине не упало, как при обычной разгерметизации, а резко поднялось...