Гонзо-журналистика в СССР
Шрифт:
***
Наутро меня разбудил не будильник, а запах жарящейся яичницы и шкварок. Вот тебе и Соломин! Покушать жирненького да сытного после вчерашних возлияний — это просто праздник какой-то! Да и амброзия прополисовая — тоже штука прекрасная! Голова ясная, никаких мерзких ощущений... Чудеса!
— О! Проснулся! А я уже бдю! — помахал мне капитан от плиты, когда увидел, как я плетусь в туалет. — Иди, ешь давай, потом покажешь мне своё поместье.
— Знаешь, товарищ милиционер, если б я догадывался, что ты еще и завтраки готовишь — я бы сам ограбление инсценировал! — одобрительно сказал я. — Но я жду от вас самой подробной информации, так и знай. Это ведь черт те что — кто-то вламывается ко мне в дом, что-то ищет... Я, конечно, понимаю,
— Гера, — развел она печально руками, — Чтоб я сам знал — то поделился бы! А так... Сказали бдить — буду бдить! И ни одна муха мимо не пролетит!
Все эти тайны мадридского двора начинали меня усиленно напрягать. Я так старался не вляпаться в большие игры больших дядей, что, по-видимому, влез в них по самые уши! И меня явно использовали втемную. Приваловы, Волков и его "красные директоры", неизвестные важные гости из Минска, для которых я проводил экскурсию, и черт знает кто ещё. И это жутко бесило.
***
И потому, как только я оказался в редакции — тут же сел на телефон.
— Василий Николаевич? Нужно срочно встретиться. Как — с кем? С теми, кто в вашей песочнице решает вопросы. Накопилось, да. Громы и молнии? Ну, какие еще громы и молнии, Василий Николаевич? Где я — и где молнии? Я очень хороший мальчик и никаких молний... Мне просто очень-очень хочется быть уверенным, что я в какой-то момент не окажусь в придорожной канаве с простреленной башкой по неизвестной мне причине. Ах, если по известной? Ну, если по известной — то это будет не так обидно. Понял... К двенадцати — в приемной у Рикка...
Не успел я положить трубку, как в дверь ко мне влетела Ариночка Петровна:
— Гера, Гера, Рикк звонил, с металлургического! Он тебя хочет и только тебя!
— Тьфу, тьфу, — сказал я, — Не дай Бог.
— Что?
— Ничего! В хорошее время, говорю, живем. В правильное. А что Рикк?
— Так цех новый открывают, по производству цинкованных метизов или чего-то такого... В общем — хотят материал.
— А во сколько...
— В двенадцать у него в приемной!
Я шумно выдохнул. Опять Волков меня переиграл — и это было хорошо. Эти "красные директоры" всё-таки пытались оставаться людьми порядочными, и в любом случае собирались мне что-то прояснить... По крайней мере, я на это надеялся. Не хотелось бы оказаться в одной лодке с доморощенными интриганами. Или — в одной камере.
— Сделаю! — произнес я вслух, — Когда я тебя подводил, Ариночка свет Петровночка?
— Никогда! — часто-часто закивала девушка, — Вот за это я тебя и... Ой!
И убежала.
Этого мне еще не хватало!
Глава 19, в которой кое-что проясняется, но легче от этого не становится
В отличие от ПДО на Дубровицком металлургическим заводе никаких финтифлюшек типа декоративных фонтанов и клумбочек не водилось. Тут правила бал функциональность: трава была выстрижена как затылок у рекрута, большая часть территории — покрыта асфальтом или бетоном. Здания тоже не изобиловали яркими красками — в большинстве своем это были типичные коробки из кирпича, стали и цемента. Огроменные такие коробки!
Всякого, кто был допущен за проходную ДМЗ, ждал ответ на очевидный вопрос: какого хрена в БССР делает металлургический завод, если здесь нет никаких залежей металла? Огромные территории, заваленные вторчерметом, который свозили со всей республики и даже из-за ее пределов были наглядным доказательством того, что металл тут всё-таки есть, и его — предостаточно. Если знать, куда смотреть.
Горы ржавого хлама под воздействием прессов и плавильных печей превращались в прокат: трубы, проволоку и прочее. И вот теперь — новая стадия переработки! Недаром Беларусь называли сборочным цехом Советского Союза — в силу скудости наших недр на природные ресурсы, почв — на плодородие, а климата — на солнечные деньки "працавітым ды руплівым" белорусам оставалось полагаться только на
— Проходите, вас уже ждут! — сказал мне секретарь в приемной.
Мужчина, между прочим. Очень интересный тип, с характерным таким взглядом... Если вы общались с профессиональными математиками — вы меня поймете. Это особое выражение, блеск в глазах, характерные морщины… Он когда смотри, то видит не людей — зелененькие цифры из "Матрицы". Этот, судя по всему, заменял Рикку целый информационно-вычислительный центр.
Я запоздало огляделся: и тут отличия от владения Волкова! Никакого ПДО-шного деревянненького уюта, сплошная функциональщина и минимализм. Строгие полки, белые стены, аккуратные коробочки светильников... И дверь — геометрическая, без всяких финтифлюшек и узорчиков, с черно-белой табличкой. "Рикк Борис Францевич. Генеральный директор Дубровицкого металлургического завода".
Постучав решительно, я вошел.
— Да! Белозор, входи! — кто бы сомневался, основной друг-соперник дубровицкого короля металла — Волков, уже был тут, стоял у окна, опершись на подоконник.
— Ну, хозяин тут я, Василий Николаевич... — невесело усмехнулся Рикк, вставая из-за своего внушительного кресла и делая пару шагов мне навстречу, — И потому, на правах хозяина — вот, поздоровайтесь, товарищ Белозор, с Иваном Петровичем, он вам кое-что сказать хочет...
Это был Рогозинский — директор строящегося завода микроэлектроники "Интервал". Он сидел тут же, на стуле у приставного стола, весь красный, как рак, и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Ну-ну, Иван Петрович, что же вы стесняетесь? Хотите, я начну? Не хотите? А мне наплевать! — Рикк вился над Рогозинским, как стервятник над падалью.
Крючковатый нос главного дубровицкого металлурга и размашистые движения рук только добавляли сходства с птицей.
— Так вот, племянник товарища Рогозинского, некто Вагобушев, загремел сегодня ночью в больничку, прямиком в травматологию. У него была диагностирована гематома на спине, многочисленные порезы стеклом на лице и руках, а также повреждение ушной раковины неким тупым твердым предметом, предположительно камнем... Доставил его туда служебный грузовик завода "Интервал", поскольку, по словам Вагобушева, травмы он получил, выполняя свои непосредственные обязанности по охране объекта... Да-да, он занимает должность начальника тамошней ВОХРы, предприятие-то строят стра-те-ги-чес-ко-е... А потом вдруг выясняется, что у некоего товарища Белозора кто-то рылся в доме, и товарищ Белозор отстегал этого скверного типа держалкой для шторки, запустил ему в башку камнем и выбросил в окно. Ровно за пятнадцать минут до того, как некий ГАЗ-52 синего цвета подвез некоего Вагобушева в больничку...
— Есть ремарка, — поднял руку я. — Даже две.
— Ну-ну? — приободрил меня Рикк.
— Не камнем, а совой.
— В каком смысле? — удивился от окна Волков. — Какой совой?
— Ну, строго говоря, это был светильник. Ночник из мыльного камня в форме совы. Это первая ремарка.
— Слыхали, Иван Петрович? Совой! А вторая ремарка?
— В окно он сам выпрыгнул. Дверной замок был вскрыт, ну, я его обратно снаружи замкнул и в окно влез. Когда я вашего Вагобушева по спине перетянул, он сбежать пытался, а как не получилось — выбросился в окно. На излете я в него совой и попал, — мне дорогого стоило сохранять самообладание.