Гора трех скелетов
Шрифт:
Грек ненадолго задумался.
– Однажды я пошел через перевал. Утром, ранним туманным утром. Я уже был на седловине, когда он начал бабахать. Пуля ударила прямо передо мной, да так, что земля колыхнулась под ногами. Я сразу же остановился. Одну женщину он вот так же предупредил выстрелом, потом проверил ее сумки и отпустил. Судя по звуку выстрела, Резник был совсем рядом, метрах в двухстах. Бежать было бессмысленно. Он положил бы меня первым же выстрелом: по движущимся целям Резник стрелял бесподобно. Стою, жду, на всякий случай прощаюсь с жизнью, с близкими. И тут слышу, что-то звякает, словно железом стучат по железу. Мне даже в голову не пришло, что он сигналит мне. Ну, чтобы уходил я. Должно быть, патронов у него
– А почему он не окликнул вас? – поинтересовался я. – Утром тихо. В горах голос разносится далеко.
– Я сам задумывался над этим. Думаю, он побоялся, что я не один на перевале. По крику легко вычислить место, где сидит снайпер. Выстрел несравненно громче, но он ведь краткий. А может, горло у него болело. Тоже ничего удивительного: кто знает, сколько дней он сидел в засаде. Выдержкой он и превосходил сербов. Они ведь тоже караулили Резника, но попробуй-ка высиди ночью в горах. Два наших снайпера умерли от воспаления легких, а сколько пообморозилось! И все из-за него, чтоб ему пусто было!.. Пусто было… Бабушка моя так ругалась. У нее это было самое страшное проклятие. Пусто… Как у нас в Боснии после войны… О чем это я? Ах да! До войны он, видимо, был хорошим охотником, тем ведь тоже приходится подолгу сидеть в засаде.
– Почему же он не убил вас? – спросил я без обиняков.
Йованка, покосившись на меня, перевела.
– В округе хорошо знали меня, – усмехнулся Костас. – А если перед войной он захаживал ко мне в подвальчик, пил греческое вино и оно ему нравилось?
– Думаете, он местный?
– Тут у каждого свои соображения. Резник – человек-легенда, если убийцу можно назвать человеком… Был тут один такой до войны, звали его Вук Спахович, лесничий. Жуткий бабник, ни одной юбки не пропускал. Так вот, видели его на Печинаце. Ходили слухи, что у него там был целый гарем… Только я слышал, что он погиб на Султанском мосту.
– Султанский? Где он?
– Его уже нет, сожгли. Да это был небольшой мостик через ущелье, внизу речка. Но тогда была весна, знаете какие у нас, в горах, весной речки? Деревни смывают! Отряд Султана отходил к Печинацу после операции. Подошли к мосту, он тогда по-другому назывался, а с другой стороны подъехал отец Ненад на джипе, с пулеметом, с выпивкой, с полным багажником «калашей». С ним были еще водитель и любовница.
– Любовница, у священника?
– Так люди рассказывают. Будто бы это была бывшая монашка из хорватского Вуковара, вся в черном, с большим крестом на груди. Она с отцом Ненадом не расставалась до самой его смерти, была такая же полоумная, как он. На гармошке играла, песни пела. Они потом так и погибли вместе.
– Откуда он ехал?
– Да, говорят, с крестин. Или с похорон. По-разному говорят. Брат у отца Ненада был большим человеком у Караджича. С этим бешеным попом даже Мило Надич предпочитал не связываться, страшно ругался, когда при нем вспоминали про него… Ну вот, парни Султана уже были на мосту, тут подъехал Ненад с пулеметом, и началось. Он первыми же очередями положил человек двенадцать. Толпа, давка, муслимы побежали назад, а по ним вдогонку уже из трех стволов. Монашка тоже любила пострелять по обрезанным. Человек тридцать осталось на мосту. Больше половины отряда Султана. Он сам чудом не погиб. До вечера шла перестрелка через реку. Потом, когда стемнело, Султан увел своих ниже по течению. В ущелье они спускались по веревке, несколько парней сорвались, двое разбились насмерть. – Грек невесело усмехнулся. – С тех пор у нас анекдот рассказывают. Умирает Султан. Ангелы смерти что-то напутали, отнесли его в христианское чистилище. Справа ангел, слева черт с вилами, на которые мусульман накалывает. «Ты кто такой?» – спрашивает ангел. «Свой, – отвечает Султан, – самый, что ни на есть православный!» – «Ах так, а ну скажи тогда, сколько Божьих заповедей?» – «Одиннадцать», – не задумываясь отвечает Султан. «То есть как одиннадцать?!» – «А десять тех, что в Библии, а одиннадцатая отца Ненада: "Никогда не ходи через наш сербский мост! Через мост – это на тот свет"». Йованка перевела анекдот, улыбаясь, и даже начала смеяться вместе с нами, но смех ее вдруг оборвался, лицо странно застыло. Перестали смеяться и мы с Костасом.
– Да, вот такие дела, – покачал головой грек. – А Вука Спаховича среди убитых на мосту не было. Я точно знаю.
– И вы думаете, что Резником был он?
Словно очнувшаяся, Йованка перевела.
– Ну как вам сказать… – Костас вздохнул. – Лесничий, хороший охотник, стрелок от Бога. Все вроде бы совпадает. И авантюрист, каких свет не видел. Он поменял веру, принял ислам… Я знал Вука. Он действительно был совершенно помешан на бабах. В самом начале войны сюда, в мою харчевню, зашли несколько парнишек из смешанных семей. Пили и решали, что делать дальше. Спахович встал и на всю залу заявил, что лично он будет бороться за исламскую Боснию, что он готов положить жизнь на алтарь борьбы, потому что кому как, а ему, Вуку, одной бабы в постели мало, что многоженство – единственно разумная форма сосуществования полов, а потому он и сделал свой выбор.
– Но Резник-то здесь при чем?
– Да вот ни при чем, казалось бы, и все же… Знаете, мои домыслы, не более того. После того как он не убил меня, я еще пару раз ходил через перевал: жить-то нужно было. И как-то раз я попал под артиллерийский обстрел. Стреляли наши, может быть по ошибке, не знаю, на войне такое случается: ошиблись корректировщики – и вспоминай, как звали мамочку! Снаряды рвались на дороге. Я побежал в сторону, вверх по склону Главы. И со страху высоко забрался, почти до скал: уж там-то осколки не достанут – я так думал, пока бежал. Забежал за большой камень, иду по лужку и вдруг – бах! – проваливаюсь куда-то, слава богу неглубоко. Оказалось, окопчик. Довольно широкий, на двух особ. Низ выстелен хвоей. В одном углу – стрелковая позиция с видом на перевал, в другом – санузел. Обустроено, что можно жить: газовая плитка, фонарь, консервы… И знаете, что я нашел там?
Грек победоносно вскинул голову в ожидании ответа.
– Записную книжку с адресами его любовниц? – пошутил я.
– Тампон! – воскликнул Костас. – Использованный тампон.
До меня не сразу дошло:
– Тампон?! Он был ранен?
Густо покрасневшая Йованка пояснила:
– Женский… Ну, понимаешь?
Костас радостно закивал головой.
– А может, совсем не то, о чем вы думаете, – не сдавался я. – На войне чем только не пользуются. Когда шел дождь, мои саперы натягивали на ствол автомата презерватив… Помогало.
– Тампон был совсем свежий. – Глаза грека торжествующе сияли. – И не карабин им протирали, уверяю вас. А еще я нашел помаду в тюбике и платочек с кружевами, надушенный такой! Там с ним была женщина!..
– Ну, знаете!.. – Я потянулся за кружкой. – А собственно, что удивительного?… Увидел на перевале женщину, не стал убивать, затащил в свое логово, изнасиловал…
Я взглянул на Йованку и не стал продолжать. От ее недавнего румянца не осталось и следа. Мертвенно-бледная, она смотрела куда-то мимо меня. Я оглянулся, но там, за моей спиной, никого не было.
– Нет, не изнасиловал! – возразил ликующий грек. – Он для нее, для этой женщины, все там устроил, в окопчике. Даже дамский туалет. Слушайте, и зеркальце приспособил, чтоб ей удобней было причесываться. Там этих волос клубками в углу, черных таких…
– Черных?
– Ну да, он брюнеток любил… Мужик, он ведь и в бутылку помочиться может, а с женщиной сложнее. Вот он и устроил коммунальные удобства в отдельно взятом блиндажике. Там из угла мочой пахло…
– Женской? – усмехнулся я.