Гора трех скелетов
Шрифт:
Разумеется, он была права. Я повторил попытку: отключился и набрал номер Блажейского по новой.
– Алло!.. Алло! Кто это? – поспешно откликнулся мой бывший подчиненный. – Это ты… то есть вы, пан ка… Алло! Ничего не слышу! Если это пани журналистка, у меня для вас сообщение. – Силы небесные, Блажейский сообразил, в чем дело. – Мы знаем, что Малкош похитил вас. Не бойтесь. На выручку вам послали трех добровольцев… Алло! Это серьезные ребята, двоих специально вызвали из Польши, они освободят вас… А у нас нашелся свидетель, который видел, как Малкош убил охранника… Алло! Больше я не могу говорить. Берегите себя.
Связь прервалась, а я остался стоять с прижатым
– Такие вот дела, – сказал я своим притихшим спутницам, – за меня взялись всерьез. Сначала Хыдзик в Кракове, теперь Ольшевский. У него, видите ли, есть свидетель…
– Какой свидетель? Откуда? – возмутилась раненая, на которую благотворно подействовал сон: дотоле мутные глаза ожили. – И при чем здесь Ольшевский…
– На данный момент он царь и бог. Полковник в отъезде… Ольшевский подозрительно много знает. Впечатление, что его ребята прослушивали мои телефонные разговоры. Для меня уже и самолет вызван… Чушь какая-то. Я ведь знаю нашу армию, знаю, что по силам обыкновенному майору… А тут самолет из Польши! И спецназовцы. Если они спешат за нами вдогонку через минные поля, значит, есть на то причины… Нет. Девочки, что-то здесь смердит, как сто дохлых скунсов. Почему они убили Ану? Откуда боснийцы узнали, что мы будем на Ежиновой Гурке? И зачем, наконец, кто-то зарезал солдатика, причем после того, как Йованка… пообщалась с ним.
Йованка вспыхнула.
– Что ты имеешь в виду, черт бы тебя побрал? – зашипела она.
На личные разборки у нас времени не было. Я взглянул в глаза Дороте:
– Если я снова посажу тебя на спину и мы пойдем туда, где стоит санитарная машина, меня в лучшем случае арестуют. В худшем, сама знаешь… – (Дорота испуганно кивнула.) – С террористами спецназ не церемонится. Что касается Йованки, она для суда не свидетель, поскольку спала со мной в одном спальном мешке… Остаешься ты и Блажейский. Но Блажейский – лицо заинтересованное. Благодаря нам с Йованкой он остался в живых, а следовательно, его свидетельства по меньшей мере сомнительны для правосудия. А ты, дорогая, ты – свидетель серьезный, для меня попросту бесценный. Ты слышала, что я похитил тебя и Йованку? Если обнаружат твой труп, все поймут, кто убил тебя: обезумевший кровавый маньяк Малкош!.. А что? Револьвер у меня есть…
– Неужели смог бы? – слабо улыбнулась Дорота. – А как же наш хитовый материал, читающая Польша?
За время, пока я нес журналистку, она заметно осунулась, побледнела, но чувства юмора, слава богу, не утратила. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, светло-голубые и совершенно детские.
– Есть еще один вариант, – чуть слышно сказала Йованка, – к нашим пойду я одна. Если дойду, я им скажу, что думаю. Всем и каждому скажу, ты меня знаешь, Малкош!
– А если не дойдешь? Проблема в том, что дорога с горы просматривается. Те, кто шел за нами, теперь наверху. И у них есть снайпер… Не удивлюсь, если тот самый Резник. Выйдешь из леса, и – бамс!..
– Алло!.. Алло! Кто это? – поспешно откликнулся мой бывший подчиненный. – Это ты… то есть вы, пан ка… Алло! Ничего не слышу! Если это пани журналистка, у меня для вас сообщение. – Силы небесные, Блажейский сообразил, в чем дело. – Мы знаем, что Малкош похитил вас. Не бойтесь. На выручку вам послали трех добровольцев… Алло! Это серьезные ребята, двоих специально вызвали из Польши, они освободят вас… А у нас нашелся свидетель, который видел, как Малкош убил охранника… Алло! Больше я не могу говорить. Берегите себя.
Связь прервалась, а я остался стоять с прижатым к щеке телефоном.
– Такие вот дела, – сказал я своим притихшим спутницам, – за меня взялись всерьез. Сначала Хыдзик в Кракове, теперь Ольшевский. У него, видите ли, есть свидетель…
– Какой свидетель? Откуда? – возмутилась раненая, на которую благотворно подействовал сон: дотоле мутные глаза ожили. – И при чем здесь Ольшевский…
– На данный момент он царь и бог. Полковник в отъезде… Ольшевский подозрительно много знает. Впечатление, что его ребята прослушивали мои телефонные разговоры. Для меня уже и самолет вызван… Чушь какая-то. Я ведь знаю нашу армию, знаю, что по силам обыкновенному майору… А тут самолет из Польши! И спецназовцы. Если они спешат за нами вдогонку через минные поля, значит, есть на то причины… Нет. Девочки, что-то здесь смердит, как сто дохлых скунсов. Почему они убили Ану? Откуда боснийцы узнали, что мы будем на Ежиновой Гурке? И зачем, наконец, кто-то зарезал солдатика, причем после того, как Йованка… пообщалась с ним.
Йованка вспыхнула.
– Что ты имеешь в виду, черт бы тебя побрал? – зашипела она.
На личные разборки у нас времени не было. Я взглянул в глаза Дороте:
– Если я снова посажу тебя на спину и мы пойдем туда, где стоит санитарная машина, меня в лучшем случае арестуют. В худшем, сама знаешь… – (Дорота испуганно кивнула.) – С террористами спецназ не церемонится. Что касается Йованки, она для суда не свидетель, поскольку спала со мной в одном спальном мешке… Остаешься ты и Блажейский. Но Блажейский – лицо заинтересованное. Благодаря нам с Йованкой он остался в живых, а следовательно, его свидетельства по меньшей мере сомнительны для правосудия. А ты, дорогая, ты – свидетель серьезный, для меня попросту бесценный. Ты слышала, что я похитил тебя и Йованку? Если обнаружат твой труп, все поймут, кто убил тебя: обезумевший кровавый маньяк Малкош!.. А что? Револьвер у меня есть…
– Неужели смог бы? – слабо улыбнулась Дорота. – А как же наш хитовый материал, читающая Польша?
За время, пока я нес журналистку, она заметно осунулась, побледнела, но чувства юмора, слава богу, не утратила. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, светло-голубые и совершенно детские.
– Есть еще один вариант, – чуть слышно сказала Йованка, – к нашим пойду я одна. Если дойду, я им скажу, что думаю. Всем и каждому скажу, ты меня знаешь, Малкош!
– А если не дойдешь? Проблема в том, что дорога с горы просматривается. Те, кто шел за нами, теперь наверху. И у них есть снайпер… Не удивлюсь, если тот самый Резник. Выйдешь из леса, и – бамс!..
– Он может и промахнуться.
– Резник? И не надейся!.. А если поползешь, он тебе задницу отстрелит – сверху все как на ладони.
Наши взгляды встретились.
– Ну что ж, – неожиданно спокойно заключила Йованка, – давайте думать, что делать…
Где-то на полпути к вершине я уже знал, что информация Блажейского была точной. Тех, кого послали по мою душу, было трое, и шли они напрямик, я бы даже сказал напролом, по самому сложному маршруту.
– И по самому короткому, – добавила Йованка.
То, что ребята Ольшевского не соблюдали никакой осторожности, было нам на руку: мы ведь шли по их следам. Шли – громко сказано. Местами приходилось ползти на четвереньках, карабкаться, а пару раз сползать вниз на животе, судорожно цепляясь пальцами за жиденькие кустики и траву.
Я не сразу заметил, что Йованка прихрамывает.
– Что у тебя с ногой?… Постой-постой, а носки ты зачем сняла.
– Боишься, тащить меня придется? – Йованка не останавливалась.