Гора трех скелетов
Шрифт:
Я отмахнулся от жирной, кружившей над трупом мухи.
– Йованка объяснит тебе по дороге. Я пойду…
– Пойдешь куда? – пристально взглянула на меня Йованка.
– А ты как думаешь?… Кажется, мы с вами и так зашли уже слишком далеко, мои дорогие. Лично я…
И снова она перебила меня:
– А лично ты возвращаешься? – Щеки ее вспыхнули, голос опасно задрожал. – Потому что на гору – как на тот свет?
– Только вот этого не надо…
– Чего?
– Анекдотов! Народного творчества, холера!
Дорота
– Так мы возвращаемся или не возвращаемся?
– В известном смысле, да. – Я перевел дух. – Во всяком случае отсюда мы уходим. И немедленно… Тут скоро будет смердеть.
– Смердит уже давно, – мрачно отрезала Йованка. – Слушай, Малкош, а зачем им столько взрывчатки? – Она пнула ногой двухсотграммовый брикет из рюкзака. – Ведь здесь, похоже, только часть того, что они несли.
Пугать Дороту мне не хотелось, она и без того была сама не своя.
– Ну мало ли… Может, они торгуют тротилом?
– И носят через Печинац контрабанду? – Голос Йованки сочился ядом. – Нет, пан командир, не сходятся у вас концы с концами. В известном смысле, конечно… – И тут она пошла на меня, как удав на кролика.
Я слишком поздно, непростительно поздно спохватился. Наехав на меня своей грудью, чертова баба сунула вдруг руку мне за пазуху и выхватила гранату, лежавшую в кармане. Другой рукой Йованка выдернула запал из заднего кармана моих не слишком тесных, к сожалению, джинсов.
– Ну знаешь! – оторопел я. – Зачем тебе?
– На всякий пожарный случай, – усмехнулась моя клиентка.
– Слушай, ты совсем сдурела! Я запрещаю тебе идти за ними, это самоубийство…
– Всего лишь риск, – невозмутимо возразила Йованка, ввинчивавшая запал в гнездо. – И спасибо тебе за все, Марчин, ты сделал для меня много… Никто в жизни… – Она осеклась, энергично встряхнула головой. – Только не подумай, что бабский каприз, так надо, Марчин…
– Ах вот как!
– Ты же знаешь, я себя в обиду не дам. И не сахарная, не растаю. – Она быстро глянула на меня исподлобья. – Я должна сама, понимаешь… сама. Как только станет по-настоящему опасно, я сразу же вернусь. Умирать мне нельзя, у меня – Оля…
– Черт бы вас побрал, – горестно заключил я. – Обеих!.. Всех на этом свете, холера!..
И они обе, как по команде, выкатили на меня глазищи. Две чертовы бабы, севшие мне на шею, одна была уж точно не из сахара. Я знал, на что она способна, знал, что сказанное не пустые слова, ведьма действительно может полезть на Лысую гору и натворить такого… Ужас моего положения заключался в том, что Йованку я не мог остановить, а Дороту не имел права бросить. Она-то наверняка пропала бы в окаянном лесу без меня, дурочка голубоглазая!..
– Ну вот что, – решился я, – сделаем так. Сейчас проводим Дороту до машины, потом вернемся с тобой… В чем дело, что тебе опять не нравится?
– Ну уж дудки, Малкош! Когда мы вернемся сюда, их следов уже и в помине не будет… Да вон еще – облака натягивает. Ты хоть раз ходил по горам после дождя?
– А ты, выходит, ходила… Ну и что прикажешь делать с тобой? Дать тебе по башке чем-нибудь тяжелым, чтобы опомнилась окончательно…
Семисотграммовую гранату для психотерапевтической операции Йованка мне, увы, не отдала. Больше того, она спрятала ее за пазуху, где находился склад всякого увесистого и не для посторонних. Лоб был в морщинах, губы решительно поджаты…
– Йованка, давай вернемся! – умоляюще простонала Дорота, но в ответ прозвучало безжалостное:
– Да катитесь вы отсюда! Оба!.. Слышите?! Это мое дело, моя гора!..
Небесно-голубые глаза Дороты стали вдруг холодными и твердыми, как ледышки.
– Сама катись, мымра несчастная! Иди-иди! Попутного ветра тебе в задницу!.. А ты со мной, журавлик, или как?…
Дорота даже не посмотрела на меня. Две чертовы бабы испепеляли друг друга ненавидящими взглядами.
– Ну, я пошла! – угрожающе выдохнула Йованка и, повернувшись, решительно зашагала в совершенно противоположную от дороги сторону. Под ее ногами зашуршал папоротник, хрустнула сухая ветка… Затрещал куст можжевельника, на который я завалил Йованку подножкой, догнав в два прыжка.
– Пусти, гад! – прохрипела моя клиентка после недолгой и безуспешной борьбы. Навалившись, я сильнее прижал ее к земле.
– А слушаться пана командира будешь?… Буудешь?
– Пусти же, больно!..
– Я уже потерял троих человек на этой сраной горе. Не для того я вернулся сюда, чтобы и ты, дура…
Йованка вдруг обмякла подо мной.
– Слушай, Малкош, скажи честно, мы действительно вернемся, когда проводим эту…
– Я хоть раз обманул тебя?
Я понемногу расслабил мышцы и вдруг, совершенно не вовремя, холера, почувствовал под собой не противника, а женщину. Черная ведьма необъяснимым образом сменила свое обличье, снова став той же краковской Йованкой, из-за которой черт меня понес сюда, в Боснию. Мы с ней лежали на пропащей боснийской земле, она смотрела в небо, по которому ползли облака, а я на эти облака, отражавшиеся в глазах, в которых не было дна.
– Ну все? – нетерпеливо засопела Дорота Ковалек, она же Супердвадцатка. – Мы можем идти?
Я помог Йованке подняться на ноги, и она, отряхнув с рубахи сухую хвою, пошла не на гору, а назад, к дороге на перевал. И, глядя ей вслед, я увидел вдруг ту Йованку, которая будет ходить по белому свету лет через тридцать-сорок, когда волосы станут совсем седыми, а спина сгорбится.
Первой обеспокоилась Дорота:
– Я думала, мы пойдем прежней дорогой…