Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
— С вами? — спросила я.
— Со мной.
— Я с радостью поеду куда угодно, где будете вы, мой друг, — ответила я, глядя ему в лицо. — Мне нравится Мадрид, потому что в нем живете вы.
Он поцеловал мне руку.
— А этот молодой человек? — с замешательством осведомился он.
Я засмеялась и рукой закрыла ему рот.
— Я прощаю вас, мой друг, — молвила я, — но только больше ни слова, и если вы хотите, давайте уедем.
Я увидела, как глаза у него увлажнились. Его руки готовы были раскрыться в объятия, но он страшным усилием справился с собой. Я думала, что он все-таки поддастся чувству. Но он всегда владел собой. Он вновь поцеловал мне руку и произнес с чисто отеческой интонацией:
— Раз вы ничего не имеете против, мы уедем сегодня же вечером.
— И, разумеется, это ради меня, а не ради вас! — с неподдельным гневом воскликнула я.
— Да, ради вас, а не ради меня, — подтвердил он, откланиваясь.
Анри вышел. Я расплакалась.
«Нет, — думала я, — он меня не любит и никогда не полюбит!»
А между тем…
Увы, он старался обмануть себя. Он любил меня так, словно я была его дочерью. Он любил меня ради меня, а не ради себя. А я умру молодой.
Отъезд был назначен на десять вечера. Я с Франсуазой должна была ехать в почтовой карете. Анри вместе с четырьмя нанятыми им вооруженными людьми будет сопровождать нас. Он был богат.
Пока я собирала сундуки, сад Оссуны осветился праздничной иллюминацией. Принц Гонзаго этой ночью устраивал большое празднество. Я была исполнена печали, пала духом. И мне пришла мысль, что, наблюдая за развлечениями этого блистательного общества, я, быть может, обманула бы свою тоску. Матушка, вы знаете это общество. Наверно, его представители, когда страдают, могут предаваться подобным увеселениям и тем утешаться?
Я рассказываю вам о совсем недавних событиях. Все это происходило буквально вчера. Не прошло и нескольких месяцев с тех пор, как мы покинули Мадрид. Но мне кажется, будто прошла целая вечность. Что-то произошло между моим другом и мной. Ах, матушка, вы мне так необходимы, чтобы излить перед вами сердце!
Мы отъехали точно в назначенный час, и как раз в это время заиграл оркестр под высокими апельсиновыми деревьями дворцового парка. Анри подъехал к дверце кареты и спросил:
— Аврора, вы ни о чем не сожалеете?
— Только о своей бывшей подружке, — ответила я.
Наш путь был заранее установлен. Мы поехали прямиком в Сарагосу, чтобы оттуда направиться к французской границе, пересечь Пиренеи у Венаска и спуститься к Байонне, где мы собирались сесть на корабль и отплыть в Остенде.
Анри было необходимо завернуть во Францию, потому что он должен был остановиться в долине Лурон между Люксом и Баньер-де-Люшоном.
Наше путешествие от Мадрида до Сарагосы не было отмечено никакими происшествиями. Без происшествий же прошел путь от Сарагосы до границы. И не посети мы после перехода через горы старинный замок Келюс, мне не о чем было бы вам рассказывать, матушка.
Но, не знаю даже, чем это объяснить, посещение замка стало одной из самых волнующих страниц моей жизни. Нет, мне не угрожала никакая опасность, ничего особенного со мною не произошло, но проживи я даже до ста лет, я никогда не забуду тех ощущений, которые родились у меня там.
Анри хотел поговорить со старым священником доном Бер-наром, который был капелланом замка Келюс при последнем его владельце, носившем такую же фамилию.
Переехав границу, мы оставили Франсуазу и Жана Мари в деревушке на берегу Кларабиды. С нашими четырьмя охранниками мы расстались еще по ту сторону Пиренеев. Только вдвоем с Анри мы поехали на лошадях к странной возвышенности, которую в тех местах называют Ашаз и на которой возносятся черные укрепления замка.
Было холодное, унылое, правда, не туманное февральское утро. На горизонте высились снежные вершины, через которые мы вчера проехали, и кружевные их зубцы четко вырисовывались на фоне темного неба. На востоке светило бледное солнце, и заснеженные горы от этого казались еще белее.
Западный ветер постепенно натянул тяжелые тучи, повисшие, словно плотная завеса, за цепью Пиренеев.
Перед нами на востоке, вырисовываясь на блеклой синеве неба, высился на гигантском пьедестале черный гранитный колосс, замок Келюс-Таррид.
Долго пришлось бы искать, прежде чем удалось бы найти сооружение, которое столь же красноречиво свидетельствовало о мрачном величии былых времен. Когда-то этот смертоносный, разбойничий замок стоял здесь как часовой, подстерегая путников, едущих по долине. Его умолкшие фальконеты и онемевшие бойницы не были в ту пору безгласными, дубы не росли в его растрескавшихся башнях, стены не были одеты покровом влажного плюща, а его сторожевые башенки еще смотрели на мир грозными амбразурами, закрытыми нынче красноватыми или золотистыми кустами левкоев и львиного зева. Стоило взглянуть на него, и в голове сразу рождались тысячи грустных или страшных мыслей. Замок этот был величествен и ужасен. Из живших в нем, наверное, никто никогда не был счастлив.
В тех краях о замке существует много легенд, черных, как чернила. Вот одна из них: говорят, последний владелец его, которого прозвали Келюс-на-засове, убил двух своих жен, дочь, зятя. А перед тем его предки проделывали то же самое.
На плато Ашаз мы поднялись узкой, извилистой дорогой, которая когда-то приводила к подъемному мосту. Через ров перекинут деревянный мост, но балки его изъедены червем, а от настила почти ничего не осталось. У въезда в него в нише стоит маленькая статуя Пресвятой Девы.
Сейчас в замке Келюс никто не живет. Его сторожит старый ворчун отвратительного вида, к тому же полуглухой и совершенно слепой. Он сказал нам, что нынешний владелец замка не приезжал сюда уже шестнадцать лет.
А владелец — принц Гонзаго. Обратите внимание, матушка, с некоторых пор это имя, кажется, начинает преследовать меня.
Старик сообщил Анри, что дон Бернар, давнишний капеллан замка, несколько лет как скончался, и не пожелал впустить нас в замок.
Я думала, что мы вернемся обратно; оказалось, нет, и скоро я поняла, что здешние места связаны у моего друга с каким-то трагическим и трогательным воспоминанием.
Мы отправились перекусить в деревушку Таррид, крайние дома которой почти примыкают к замковым рвам. Ближе всего ко рву и разрушенному мосту, о котором я уже упоминала, стоит кабачок. Мы сели на две скамьи за убогий стол из букового дерева, и к нам подошла женщина лет сорока—сорока пяти, дабы услужать нам.
Анри внимательно взглянул на нее.
— Добрая женщина, — неожиданно обратился он к ней, — вы были здесь в ту ночь, когда произошло убийство?
Она выпустила из рук кувшин с вином и, вперясь в Анри недоверчивым взглядом, пробурчала: