Горбун, Или Маленький Парижанин

Феваль Поль Анри

Жан Мари перевел дыхание и затараторил дальше: — И то, и се, и это, и другое: почему мы поселились именно на Певческой улице, а не на какой-нибудь еще, почему вы никогда не выходите из дому. Говоря на эту тему, госпожа Муанре, повитуха, сказала Гишардихе, что у вас одна нога сухая. А еще интересуются, почему мэтр Луи так часто уходит, почему горбун… Ах, — махнул Жан Мари рукой, — а уж горбун их так занимает! Мамаша Балао сказала, что у него такой вид, словно он якшается с нечистым.

— И ты, Берришон, сплетничаешь с ними! — укоризненно произнесла Аврора.

— Вот уж

неправда, барышня! Кто-кто, а я умею держать язык за зубами. Но вы бы только послушали их, особенно женщин. Господи Боже, уж эти мне женщины! Да что там говорить, стоит мне выйти на улицу, и у меня сразу начинают гореть уши. «Эй, Берришон, херувимчик! — кричит мне лоточница, что торгует напротив. — Иди-ка отведай моего сиропа!» Надо сказать, барышня, он у нее очень вкусный. «Нет, этот ангелочек съест у меня немножко бульона!» — вступает трактирщица. А следом за ней торговка маслом, и та, что починяет скорняжные изделия, и даже сама прокурорша. Вот так-то! А я шагаю гордый, как подручный аптекаря. Гишардиха, Муанре, Балао, лоточница напротив, торговка маслом, скорняжница и все остальные только зря стараются. Но им хоть бы что. Вы бы послушали, барышня, как они ко мне липнут, — вновь рассмеялся Берришон, — и вам тоже стало бы смешно. Представьте себе эту Балао, тощую, черную, с очками на носу. «А она милашка и хорошо сложена». Это она про вас, барышня. «Ей, наверно, лет двадцать, да?» — «Не знаю!» — произнес Берришон не своим голосом, и опять перешел на фальцет: «Да, что она милашка, то милашка, — а это вступает Муанре, — и просто невозможно поверить, что она — племянница простого кузнеца. Ведь она ему племянница, цыпленочек, да?» — «Нет!» — рявкнул опять же басом Берришон.

И тут снова пропищал фальцетом: «Ага! Значит, она ему дочка? Так, ягненочек?» — «Нет!» Д барышня, хочу пройти, но как бы не так! Они окружают меня. Гишардиха, Дюраниха, Морен, Бертан… «Но раз она ему не дочка, то, значит, жена?» — «Нет!» — «Младшая сестра?» — «Нет!» — «Как! Не жена, не сестра, не дочь? Тогда, наверно, сиротка, которую он подобрал и воспитал из милости?» — «Нет! Нет! Нет!» — заорал во весь голос Берришон.

Аврора закрыла его рот ладонью.

— Берришон, ты солгал, этого не следовало делать, — тихо и печально промолвила она. — Я ведь и вправду сирота, он подобрал меня и воспитал из милости.

— Ну вот еще! — возмутился Жан Марк

— В следующий раз, когда они будут спрашивать тебя, так и ответь. Я вовсе не стыжусь. Зачем же скрывать благодеяния моего друга?

— Но, барышня…

— Разве я не девушка без роду и племени? — задумчиво продолжала Аврора. — Без него, без его благодеяний…

— Вот услышал бы это мэтр Луи, как он велит себя называть, то-то бы рассердился, — объявил Берришон. — Из милости! Благодеяния! Да как у вас язык поворачивается, барышня?

— Слава Богу, про него и про меня не говорят ничего другого, — почти прошептала девушка, и ее белоснежное лицочуть-чуть порозовело.

Берришон придвинулся к ней.

— Знаете, барышня… — неуверенно пробормотал он.

— Да?

— Нет, ничего…

— Говори, Берришон!

Мальчик не решался, и тогда она властным голосом произнесла:

— Приказываю

тебе говорить! Ну, я жду!

Опустив глаза, Берришон мял салфетку, которую держал в руках.

— Ладно, — промямлил он. — Только это все сплетни, обычные сплетни. Они говорят: «Все понятно. Он слишком молод, чтобы быть ее отцом. Он ее так прячет, и поэтому он ей не муж…»

— Продолжай! — приказала Аврора, на лбу у которой выступили капельки пота.

— А если он — не отец, не брат, не муж…

Аврора закрыла лицо ладонями.

7. МЭТР ЛУИ

Берришон горько раскаивался, что начал этот разговор. Он с ужасом смотрел, как грудь Авроры содрогается от рыданий, и думал:

«Вот вошел бы он сейчас!»

Аврора стояла, опустив голову. Волосы упали ей на ладони, и сквозь пальцы сочились слезы. Когда она вскинула голову, глаза ее были влажны, но к щекам опять прилила кровь.

— Если он — не отец, не брат, не муж бедной сироты, — медленно, чеканя каждое слово, заговорила девушка, — и зовется Анри де Лагардер, значит, он — ее друг, ее спаситель и благодетель. О! — воскликнула она, воздевая руки к небу. — Даже само их злословие доказывает мне, сколь он выше других! Они его подозревают, потому что поступают так, как не поступит он. Я его и без того люблю, но теперь, благодаря им, стану боготворить.

— Правильно, барышня, — закивал Берришон, — боготворите его, и пусть они лопнут от злости!

— Анри, — прошептала Аврора, — единственный человек на свете, который защищал и любил меня.

— Ну, насчет любви, — подтвердил Берришон, вернувшийся к своим обязанностям, о которых он временно забыл, и продолжавший накрывать на стол, — тут вы можете быть спокойны, это я вам говорю. Каждое утро мы с бабушкой видим это. «Как она провела ночь? Спокойно ли спала? Не грустила ли вчера? Не было ли у нее каких-нибудь желаний?» И ежели нам удалось угадать какое-нибудь ваше желание, он бывает так рад, так счастлив! Да что там говорить, он вас любит!

— Да, — подтвердила Аврора, отвечая собственным мыслям, — он добр и любит меня, как собственную дочь.

— И по-другому тоже, — с хитрой гримасой ввернул Берришон.

Аврора покачала головой. Эта тема была так желанна ее сердцу, что она даже не подумала ни о возрасте, ни о положении собеседника.

Жан Мари Берришон, накрывающий для нее стол, в этот момент стал чем-то вроде ее наперсника.

— Я все время одна и все время грущу, — промолвила она.

— Ну, барышня, как только он войдет, к вам сразу вернется улыбка, — возразил мальчик.

— Настала ночь, — продолжала Аврора, — а я все жду его, и так каждый вечер, с тех пор как мы приехали в Париж.

— Да полно вам, — бросил Берришон. — Это потому, что здесь столица. Ну вот, я накрыл стол. Бабушка, ужин готов?

— Да уж с час как готов, — пробасила на кухне Франсуаза.

Берришон почесал в затылке.

— Я готов голову дать на отсечение, — пробормотал он, — что мэтр Луи наверху с этим чертовым горбуном. Надоело мне смотреть, как барышня из-за этого мучается. Если бы я осмелился…