Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
— Что же, теперь мне искать носилки? Неужели галантный дьявол не позаботился о них?
Только она вышла, горбун у нее за спиной захлопнул дверь. Зала погрузилась в полнейший мрак. Донья Крус не боялась людей, но в темноте она со страхом подумала про дьявола. Совсем недавно они со смехом вызывали дьявола, а сейчас донье Крус казалось, что он во тьме еще щекочет ее рогами. Только она повернулась, чтобы вновь открыть дверь комнаты Авроры, как грубые волосатые руки сжали ей запястья. То были руки Плюмажа-младшего. Донья Крус попыталась закричать. Но от ужаса у нее сдавило горло, и она не смогла издать ни звука. Аврора, крутившаяся перед зеркалом, поскольку новый наряд пробудил в ней кокетство, не слышала подруги, тем паче что все заглушал гомон толпы за окнами.
Там только что объявили, что карета господина Лоу, выехавшая из Ангулемского дворца, находится недалеко от фонтана Круа-дю-Трауар.
— Едет! Едет! — кричали со всех сторон. Волнение и шум толпы усилились десятикратно.
— Мадемуазель, — произнес Плюмаж, изображая почтительный поклон, который пропал впустую по причине отсутствия света, — позвольте мне предложить вам руку, прах меня побери!
Донья Крус была уже на другом конце комнаты. Там ее встретила другая пара рук, не таких волосатых, но зато липких, принадлежавших брату Амаблю Галунье. На сей раз ей удалось издать громкий крик.
— Вот он! Вот он! — заревела в этот миг толпа.
Крик несчастной доньи Крус пропал втуне, так же как поклон Плюмажа. Она вырвалась и из этих объятий, но ее тут же схватил Плюмаж. Он и Галунье старались отрезать ей дорогу, чтобы у нее остался один-единственный выход — дверь на крыльцо. Когда донья Крус подбежала к ней, обе створки распахнулись, и свет фонарей упал на ее лицо. Взглянув на него, Плюмаж не смог сдержать жест изумления. Какой-то человек, стоявший наготове за дверью, набросил донье Крус на голову накидку. Полубезумную от ужаса, ее схватили, затолкали в портшез и, и дверца его тотчас же захлопнулась.
— В парковый дом за площадью Сен-Маглуар! — приказал Плюмаж.
Портшез унесли. Галунье вошел в залу, дрожа мелкой дрожью. Он прикоснулся к шелкам! Плюмаж пребывал в задумчивости.
— Она прелестна! Прелестна! Прелестна! — твердил нормандец. — О, Гонзаго!
— Ризы Господни! — воскликнул Плюмаж с видом человека, пытающегося отогнать назойливую мысль. — Надеюсь, это дело мы ловко провернули!
— Какая атласная ручка! — простонал Галунье.
— Полсотни пистолей наши!
Плюмаж огляделся вокруг, словно был не вполне уверен, что заработал эти деньги.
— А талия! — не унимался Галунье. — Я не завидую ни титулам, ни золоту Гонзаго, но…
— Пошли отсюда! — прервал его Плюмаж.
— Ах, она надолго лишила меня сна!
Плюмаж схватил Галунье за шиворот и поволок за собой, но вдруг, вспомнив, заявил:
— Милосердие велит нам освободить старуху и мальчонку.
— А ты не находишь, что старуха неплохо сохранилась? — спросил его брат Галунье.
Ответом ему был сильнейший удар кулаком по спине. Плюмаж повернул ключ в скважине. Но дверь он не успел открыть: со стороны лестницы раздался голос горбуна, о котором они оба, можно сказать, забыли:
— Я доволен вами, храбрецы, но наши труды еще не закончены. Останьтесь!
— Ишь, как он приказывает, этот скрюченный обсосок! — пробурчал Плюмаж.
— Сейчас, когда ничего не видно, — заметил Галунье, — голос его производит на меня странное впечатление. Так и кажется, что где-то когда-то я его уже слышал.
Повторяющиеся резкие звуки свидетельствовали о том, что горбун бьет кресалом о кремень, высекая огонь. Зажглась лампа.
— Прошу прощения, но что же нам еще осталось сделать, господин Эзоп? — осведомился Плюмаж. — Мне кажется, вас так прозывают?
— Да, Эзопом, Ионой и еще многими именами, — ответил горбун. — А теперь внимательно слушайте, что я вам прикажу.
— Поклонись его сеньорству, Галунье! Он сейчас прикажет, разрази его гром!
Плюмаж поднес руку к шляпе. Галунье повторил его жест и издевательским тоном добавил:
— Ждем повелений вашего превосходительства!
— И правильно делаете! — сухо бросил горбун.
Оба носителя шпаг переглянулись. Галунье утратил насмешливый вид и пробормотал:
— А все-таки я уже слышал этот голос.
Горбун вытащил из-под лестницы два фонаря на длинных палках, какие по ночам несут перед каретой, и зажег их.
— Возьмите их, — сказал он.
— Вот те на! — угрюмо пробурчал Плюмаж. — Уж не думаете ли вы, что мы можем догнать носилки?
— Если носильщики продолжают так же бежать, они уже далеко, — подтвердил Галунье.
— Берите!
Горбун был упрям. Наши храбрецы взяли каждый по фонарю.
Горбун показал пальцем на дверь, откуда несколько минут назад вышла донья Крус, и сообщил:
— Там есть еще одна девушка.
— Еще! — в один голос ахнули Плюмаж и Галунье. И Галунье вслух подумал:
— Так вот почему вторые носилки!
— Эта вторая девушка, — продолжал горбун, — завершает туалет. Она, как и первая, выйдет из этой двери.
Плюмаж указал глазами на лампу и заметил:
— Она увидит нас.
— Увидит.
— А что же нам тогда делать? — осведомился гасконец.
— Сейчас скажу. Вы, не прячась, почтительно подойдете к ней и сообщите: «Мы здесь, чтобы проводить вас на бал во дворец».
— Но в наших инструкциях об этом ни слова, — удивился Галунье.
А Плюмаж спросил:
— А девушка нам поверит?
— Поверит, если вы назовете имя того, кто вас прислал.
— Господин Гонзаго?
— Нет! И тем паче поверит, если вы скажете, что ваш господин будет ждать ее, когда пробьет полночь, — хорошенько запомните это! — в дворцовом парке на поляне Дианы.
— Так что же, у нас, черт меня раздери, сейчас два господина? — возмутился Плюмаж.
— Нет, — ответил горбун, — только один, но он зовется не Гонзаго.