Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
Горбун пожирал его взглядом. Черты его отражали борьбу чувств. Он открыл было рот, намереваясь заговорить, но огромным усилием воли совладал с собой. Его лицо вновь стало непроницаемым.
Филипп Орлеанский поднял голову и заговорил, медленно произнося каждое слово:
— Я был в близком родстве с герцогом де Невером. Моя сестра вышла замуж за его кузена герцога Лотарингского. Как правитель и как свойственник я обязан оказывать покровительство его вдове, которая к тому же является женой одного из моих самых близких друзей. Если дочь Невера жива, я обещаю, что она станет одной из самых богатых наследниц и выйдет за принца, если того пожелает. Что же касается убийцы бедняги Филиппа, то обо мне говорят, что у меня одно-единственное достоинство — я легко забываю обиды, и это правда: мысль о мщении родится и умирает во мне в ту же самую секунду, но тем не менее когда мне сообщили: «Филипп убит!» — я тоже дал клятву. Сейчас, когда я правлю государством, покарать убийцу будет не мщением, но правосудием.
Горбун молча поклонился. Филипп Орлеанский продолжил:
— Мне нужно еще многое узнать. Почему этот Лагардер так поздно обратился ко мне?
— Потому что он сказал себе: «Я желаю, чтобы в день, когда я откажусь от опекунства, мадемуазель де Невер была взрослой и могла отличать друзей от врагов».
— У него есть доказательства?
— Кроме одного.
— Какого?
— Доказательства, изобличающего убийцу.
— Он знает убийцу?
— Полагает, что знает, и у него есть некая примета, чтобы подтвердить свои подозрения.
— Но примета не может служить доказательством.
— Очень скоро ваше королевское высочество само будет судить об этом. Что же до доказательств рождения и тождества девушки, тут все в порядке.
Регент опять задумался.
— А что за клятву дал этот Лагардер? — спросил он после некоторого молчания.
— Он поклялся быть этому ребенку за отца, — отвечал горбун.
— Так, значит, он был там в момент убийства?
— Да, Невер, умирая, доверил ему опеку над своей дочерью.
— Но Лагардер обнажил шпагу, чтобы защитить Невера?
— Он сделал все, что мог. Когда герцог умер, он унес ребенка, хотя был один против двадцати.
— Да, я знаю, что в мире не было шпаги грознее, — тихо обронил регент, — но в ваших ответах, сударь, есть некоторая неясность. Если этот Лагардер принимал участие в бою, то как вы объясните, что у него имеются только подозрения относительно убийцы?
— Дело было темной ночью. Убийца был в маске. Он нанес удар сзади.
— Удар нанес сам господин?
— Да, удар нанес господин. После удара Невер упал, крикнув: «Друг, отомсти за меня!»
— И этим господином, — с явным сомнением в голосе спросил регент, — не был маркиз де Келюс-Таррид?
— Маркиз де Келюс-Таррид скончался много лет назад, — отвечал горбун, — а убийца жив. Вашему королевскому высочеству достаточно сказать только слово, и Лагардер сегодня же ночью предстанет перед вами.
— А, так значит, Лагардер в Париже? — оживился регент.
Горбун понял, что сказал лишнее.
— Ну, если он в Париже, — бросил регент, — он мой! Он несколько раз дернул за сонетку звонка и приказал вошедшему лакею:
— Немедленно ко мне господина де Машо!
Господин Машо был начальником полиции.
Горбун успокоился.
— Монсеньор, — сказал он, взглянув на свои часы, — как раз сейчас господин де Лагардер ждет меня вне Парижа на дороге, которую я не назову вам, даже если вы поставите меня под пытку. А, вот пробило одиннадцать. Если до половины двенадцатого господин де Лагардер не получит от меня никакого известия, он поскачет к границе. У него подготовлены подставы, и начальник полиции ничего не сумеет сделать.
— Вы будете заложником! — воскликнул регент.
— О, если речь идет только о том, что вы меня арестуете, я всецело в вашем распоряжении, — произнес с улыбкой горбун и скрестил на груди руки.
Вошел начальник полиции. Он был близорук и, не разглядев горбуна, воскликнул, прежде чем к нему обратились:
— Вот вам новости! Ваше королевское высочество сами решите, можно ли проявить милосердие к подобным сеятелям раздора. У меня есть доказательства, что они столкнулись с Альберони. Челламаре сидит в этом городе, а господин де Виллар, господин де Виллеруа и весь старый двор с герцогом и герцогиней Мэнскими…
— Тише! — остановил его регент.
Только тут господин Машо увидел горбуна. Он мгновенно замолчал. Добрую минуту регент стоял, не произнося ни слова. При этом он неоднократно украдкой взглядывал на горбуна. Но тот даже глазом не моргнул.
— Машо, — сказал наконец регент, — я как раз вызвал вас, чтобы поговорить о господине Челламаре и прочих. Будьте добры, подождите меня в первом кабинете.
Машо поднял лорнет, с любопытством глянул на горбуна и направился к двери. Но не успел он переступить порог, как регент сказал вдогонку:
— И пожалуйста, пришлите мне охранную грамоту, подписанную и с печатями, но не проставляйте имя.
Прежде чем выйти, господин де Машо еще раз лорнировал горбуна. Регент, не способный долго оставаться серьезным, пробормотал:
— Интересно, откуда дьявол берет близоруких, чтобы поставить их во главе сыска?
Затем он обратился к горбуну:
— Сударь, ваш шевалье де Лагардер ведет со мной переговоры, как держава с державой. Он шлет мне послов и сам в своем последнем письме определяет содержание охранной грамоты, которую требует себе. Надо думать, в игру входит какой-то дополнительный интерес. Ваш шевалье де Лагардер, вероятно, потребует награды.
— Ваше королевское высочество заблуждается, — ответил горбун. — Господин де Лагардер ничего не станет требовать. Да и наградить господина де Лагардера не по силам даже регенту Франции.
— Черт! — буркнул герцог. — Нет, право, мы должны увидеть этого таинственного и романтичного шевалье. Думаю, он будет иметь безумный успех при дворе и вернет забытую моду на странствующих рыцарей. Сколько времени нам его ждать?
— Два часа.
— Превосходно! Это будет как бы интермедия сверх программы между индейским балетом и дикарским ужином.