Горбун лорда Кромвеля
Шрифт:
– И рубашки-власяницы, терзающие плоть, являлись частью установленных в этом раю правил?
– Да, ибо всем нам необходимо помнить, что плоть грешна и вводит нас в искушение. Четыре года с нами провел Томас Мор. Он носил власяницу и после того, как оставил обитель, даже под роскошным одеянием лорд-канцлера. Это помогало ему сохранить кротость, смирение и душевную твердость. Он нашел в себе силы выступить против нечестивого брака короля и отважно взглянул в лицо смерти.
– Полагаю, душевная твердость требовалась ему и раньше, когда он был лорд-канцлером и без колебаний отправлял на костер еретиков. Но тебе, как я догадываюсь, не хватило твердости, брат Джером?
Согбенная спина старика напряглась. Я ожидал новой вспышки
– Когда король заявил, что монахи всех монастырей должны принести ему присягу и признать его верховным главой Церкви, лишь картезианцы воспротивились этому. – Брат Джером обжег меня взглядом. – Мы слишком хорошо понимали, к чему приведет подобное кощунство.
– Да, мне это известно. Члены всех других орденов приняли присягу. Всех, кроме вашего.
– Нас было сорок человек, и они вызывали нас поочередно. Приор Хактон первым отказался от кощунственной присяги, и Кромвель приказал пытать его. Тебе известно, горбун, что ответил твой Кромвель, когда отец Хактон напомнил ему слова Блаженного Августина о том, что Церковь выше Священного Писания? Он сказал, что в грош не ставит Церковь, а слова Блаженного Августина можно понимать как заблагорассудится.
– Лорд Кромвель был совершенно прав, – ответил я. – Священное Писание превыше всего.
– А мнение сына трактирщика выше мнения Блаженного Августина, не так ли? – криво усмехнулся брат Джером. – Только наш благочестивый приор думал иначе. И в результате он был обвинен в измене и казнен в Тайборне. Я присутствовал при казни, видел, как его вздернули на виселице, а потом, когда он был еще жив, палач ножом рассек его тело и выпустил внутренности. А толпа молча наблюдала за его мучениями.
Я перевел взгляд на Марка; он не сводил глаз с Джерома, и на лице его отражалось крайнее душевное волнение.
– Однако с преемником приора Хактона твоему хозяину опять не повезло, горбун, – продолжал картезианец. – Викарий Мидлмор и его старшие монахи тоже отказались приносить присягу. Настал их черед отправиться в Тайборн и окончить свой земной путь. На этот раз толпа не молчала во время казни. То и дело раздавались крики, призывающие к свержению короля. Твой Кромвель не глуп, и он понимал – новая казнь может послужить толчком к мятежу. И он пустил в ход все средства, дабы принудить нас принести присягу. Он отдал нашу обитель в распоряжение своих людей и приказал приколотить к воротам отрубленную руку приора Хактона, гниющую и смердящую. Прихвостни Кромвеля глумились над нами, морили нас голодом, высмеивали наши церковные службы, рвали наши книги. А еще они постепенно удаляли из монастыря самых непокорных. То один, то другой из моих братьев насильственно отсылался в более уступчивый монастырь или просто исчезал.
Старый монах смолк и остановился, опираясь здоровой рукой на спинку кровати.
– Мне доводилось слышать подобные истории, – нарушил я тишину. – Это всего лишь выдумки.
Джером не удостоил меня ответом и снова принялся ходить из угла в угол.
– После того как прошлой весной на севере страны вспыхнуло восстание, король потерял терпение. Нам, оставшимся в обители братьям, было сказано, что в случае, если мы не примем присягу, всех нас от правят в Ньюгейт и обрекут на медленную смерть от голода. Пятнадцать братьев дрогнули. Они приняли богопротивную присягу и обрекли свои души на вечные мучения. Десятерых бросили в Ньюгейт, приковали цепями в смрадной камере и оставили без пищи. Некоторые из них умирали долго, очень долго…
Старый монах внезапно замолчал, закрыл лицо руками и замер, содрогаясь от рыданий.
– До меня доходили слухи об этом, – потрясенно прошептал Марк. – Но я всегда считал, что все они сильно преувеличены.
Я сделал ему знак молчать.
– Даже если рассказ брата Джерома соответствует истине, сам он был не среди тех, кто избрал мученический конец, – напомнил я. – Он уже находился
Старый монах вновь не удостоил меня ответом. Повернувшись ко мне спиной, он утер слезы рукавом одеяния и уставился в окно. Там по-прежнему валил снег, он шел так густо, словно хотел скрыть под белым покрывалом весь мир.
– Да, горбун, меня силой отправили прочь, – произнес он после долгого молчания. – Я знал, какой удел постиг моих духовных отцов и наставников. Мы, оставшиеся в живых братья, подвергались ежедневным поношениям и унижениям, и все же мы служили друг другу поддержкой и утешением. Мы думали, что способны выдержать любые испытания. Тогда я был здоров и крепок, но гордился не телесной, а душевной своей силой.
Тут он зашелся дребезжащим истерическим смехом.
– Но однажды утром за мной пришли солдаты и отвели меня в Тауэр, – продолжил свой рассказ Джером. – Это случилось в прошлом году, в середине мая. Анна Болейн как раз была осуждена на смерть, и в крепости сооружали огромный эшафот. Увидав его, я впервые ощутил страх. Меня бросили в темное подземелье, и сознание того, что я моту дрогнуть, проникло в мою душу. А потом меня привели в просторный подземный зал и приковали цепями к стулу. В углу я увидел дыбу, стол, утыканный крючьями, и веревки. Два рослых стражника стояли рядом, готовые пустить в ход орудия пыток. А за столом напротив меня сидели двое. Одним из них был Кингстон, комендант Тауэра. А вторым, тем, что глядел на меня особенно злобно, был Кромвель, твой хозяин, горбун.
– Сам главный правитель забыл обо всех делах, чтобы тебя допросить? В это трудно поверить.
– Однако он был там. И вот что он мне сказал: «Брат Джером Уэнтворт, ты доставляешь нам слишком много хлопот. Скажи мне прямо и без обиняков, согласен ты признать главенство короля над церковью?» Я ответил, что никогда не признаю этого. Но сердце мое бешено колотилось и готово было выскочить из груди, когда я смотрел в глаза этого человека и видел в них отражение адского пламени, ибо в душе его поселился сам дьявол. Скажи мне, подручный Кромвеля, неужели ты до сих пор не догадался, кто на самом деле твой хозяин?
– Довольно об этом. Продолжай.
– Я упорствовал, и тогда твой хозяин, великий и мудрый правитель, кивнул в сторону дыбы. «Придется прибегнуть к крайнему средству, – сказал он. – Через несколько недель Джейн Сеймур станет королевой Англии. Недопустимо, чтобы у супруги короля был родственник, отказавшийся принять присягу. Но конечно, король не захочет, чтобы твое имя оказалось в списке казненных за измену. Это будет неучтиво по отношению к его молодой жене, брат Джером. Таким образом, у тебя один лишь выход – смириться и принести присягу. А если ты не желаешь добровольно отказаться от своих заблуждений, мы тебя заставим». И он вновь кивнул в сторону дыбы. Я снова повторил, что никогда не признаю короля главой церкви, хотя голос мой невольно дрогнул. Несколько мгновений Кромвель пристально смотрел на меня. Затем губы его тронула улыбка. «Думаю, тебе все же придется это сделать, – проронил он. – Господин Кингстон, у меня мало времени. Приступим». Кингстон дал знак палачам, они подняли меня на ноги и грубо потащили к дыбе, так что едва не вышибли дух из моего тела. Затем один из них вытянул мои руки над головой и привязал к страшному колесу, а другой закрепил мои ноги.
Голос Джерома упал до шепота.
– Все произошло так быстро. И ни один из палачей не проронил ни слова. Они повернули колесо, и я услышал хруст собственных костей, а потом боль, адская боль затмила мое сознание. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Все мое существо превратилось в одно сплошное страдание.
Брат Джером смолк, осторожно поглаживая искореженное плечо. Взгляд его потух и более ничего не выражал. Воспоминания о пережитых муках, казалось, заставили его позабыть о нашем присутствии. Я слышал, как Марк тяжело переводит дыхание.