Гордая любовь
Шрифт:
– Тогда давай поедем в Вейзер и поженимся. Сегодня!
Взгляд Ремингтона помрачнел, а голос стал более громким и решительным:
– Мы не можем этого сделать. Я уже сказал, что сначала поеду на Восток уладить кое-какие дела до того, как мы поженимся.
– Но…
– Либби, так должно быть.
Что-то в его голосе и взгляде удержало Либби от дальнейшего спора.
– Хорошо, – согласилась она. – Если это так важно для тебя.
– Да, важно.
Она хотела спросить почему. Хотела узнать, какие дела он должен уладить на Востоке. Но внезапно почувствовала
Глубоко вздохнув и улыбнувшись, чтобы скрыть свои страхи, она сказала:
– Возьму швабру и ведро. Никто там не останавливался уже месяца два; там, должно быть, ужасно грязно.
Мысленно Либби умоляла Бога внушить Ремингтону такую любовь к ней, чтобы он не смог не вернуться. Что бы ни заставляло его сейчас уехать, он не должен отсутствовать долго. Ей хотелось верить в это.
Несколько часов они мыли, чистили и вытирали пыль в маленьком доме. Либби сомневалась, чтобы эта постройка из одной комнатки когда-нибудь прежде сверкала такой чистотой, во всяком случае не тогда, когда здесь останавливались поденщики и пастухи.
Когда они завершили уборку и новая постель Ремингтона оказалась застелена чистыми простынями и одеялом, Уокер предложил всем троим отправиться на прогулку верхом, чтобы Либби и Сойер показали ему остальную территорию ранчо.
– Это пойдет мне на пользу, – предупредил Ремингтон возражения Либби по поводу раненой ноги. – Я и так слишком долго бездельничал.
Солнце стояло высоко на головами, когда они оседлали лошадей и все вместе отправились в поездку.
Склон горы оказался весьма крутым, и лошади с трудом поднимались вверх по тропе на плато. Ремингтон ощутил несильную боль в ноге, когда привстал Вт, стременах и пригнулся к шее Сандауна. Однако когда, преодолев тяжелый подъем, они достигли вершины, Уокер решил, что вид, раскинувшийся перед ним, стоил того, чтобы вытерпеть некоторые неудобства.
С плато, края которого резко обрывались вниз, открывалась чудесная панорама окрестностей. Внизу простирались ровные поя, поросшие зеленой травой, прорезанные изгибающейся змейкой реки. Горные склоны были покрыты густыми зарослями деревьев. Отсюда сверху хорошо просматривались крыши дома и дворовых построек «Блю Спрингс».
– Посмотрите на птичек на дереве! – закричал Сойер. – Их, наверное, штук сто!
Либби и Ремингтон следили за мальчуганом, побежавшим к просвету над высокой сосной. Лохматые лапы дерева раскачивали голубые сойки, порхающие с ветки на ветку.
Ремингтон посмотрел на Либби. Сейчас ее лицо выражало столько нежности и любви, было таким мягким, что напоминало лицо матери. У Анны Вандерхоф было точно такое же выражение, когда она рассказывала Ремингтону о своей сбежавшей дочери.
Ему вдруг очень захотелось передать Либби то, что сказала ее мать, поведать ей о любви, которой светились глаза Анны, рассказать, как она мечтает снова увидеться с дочерью.
Либби оглянулась и заметила, что Ремингтон наблюдает за ней. Улыбаясь, она слегка пожала плечами.
– Думаю, мы поднялись сюда не ради этого, но мне всегда нравилось наблюдать за тем, как играет Сойер.
Она повернулась лицом к обрыву и протянула руку.
– Вот там владения Бэвенса. Отсюда дом не кажется слишком большим, но если подъехать к нему поближе!.. По-моему, Бэвенс воображал себя представителем местной знати, когда строил его. Никогда не подумаешь, что это построено для холостяка, живущего без жены и детей.
Ремингтон увидел вдалеке большой белый дом, прижавшийся одним боком к обрывистому горному склону.
Повернувшись и указывая в другую сторону, Либби продолжила рассказ:
– Там, внизу, рядом с ручьем, ферма Фишеров, а за хребтом – Пайн Стейшн.
– А что из этих земель принадлежит «Блю Спрингс»?
– Оттуда, – снова указала она рукой, – и вверх, до ущелья между вон теми горами, все официально считается нашей землей. Но отары здесь бывают только несколько месяцев в году. В основном во время стрижки и ягнения. На лето мы отгоняем их на вершины равнины, ближе к озерам. Добрую часть зимы они проводят еще дальше на юге. Хотя сейчас, когда поголовье так уменьшилось, нам не приходится беспокоиться о нехватке кормов.
– Мы купим новых овец.
– Для этого нет денег. Особенно теперь, после того как мы потеряли настриженную шерсть. Нам просто придется приостановить продажу овец на мясо и таким образом попытаться восстановить поголовье.
Ремингтон услышал нотки беспокойства в ее голосе, нежно обнял за плечи и прижал к себе.
– Мы с этим справимся.
Она посмотрела на него снизу вверх, и Ремингтон заметил, что ее глаза светятся пониманием.
– Мне не придется делать это одной, правда?
Он покачал головой.
Либби была явно озадачена.
– Я никогда не мечтала получить помощь от кого-то, думала, что всю жизнь буду одна управляться с этим ранчо, планировала, что сама буду принимать все решения.
– Я не собираюсь лишать тебя этого, – заметил Ремингтон, поняв то, что осталось недосказанным. – Это по-прежнему твое ранчо. И мы будем все здесь делать вместе.
Либби положила голову ему на плечо.
– Мне не хочется, чтобы ты уезжал. Я не хочу оставаться здесь без тебя. Даже на несколько недель.
Он услышал неуверенные нотки в голосе девушки и догадался: она не понимает, что за важные дела заставляют его вернуться. Но разве он мог ей рассказать? По крайней мере не сейчас. Пока еще не пришло время. Может, оно никогда так и не придет…
Крепко прижав Либби к груди, Ремингтон сказал:
– Ты не останешься одна. Я собираюсь нанять нескольких работников, чтобы они помогали тебе в мое отсутствие.
– Мы не можем позволить себе нанять новых людей.
– Позволь теперь мне заботиться об этом. У меня хватит денег, чтобы заплатить за несколько месяцев им, Мак-Грегору и второму пастуху.