Гордость Карфагена
Шрифт:
Он замолчал, позволяя переводчикам распространить его слова по всем частям огромной армии. Висотрекс обратился к галльскому переводчику — иберийскому торговцу, которого Ганнибал нанял у Пиренеев. Но мужчина не пожелал отвечать аллоброгу. Он упорно отводил взгляд в сторону. Висотрекс сердито толкнул его в плечо. Переводчик по-прежнему игнорировал вождя. Он отошел на несколько шагов и нацелил взгляд на командующего.
Ганнибал сделал вид, что не заметил этого инцидента. Его слова предназначались для армии, а не для Висотрекса. Продолжив свою речь, он начал говорить с напором, с заметной медлительностью и естественными паузами, позволявшими переводчикам успевать за его словами. Он приблизился к первым рядам и осмотрел их с легкой иронией, которая сквозила даже в его походке.
— С кажите мне честно, неужели страх действительно поселился в ваших сердцах? Я ведь верил, что нахожусь в компании великих героев, создавших Иберию, прошедших Пи-ренеи и проторивших свой путь через земли неуступчивых варваров. Разве не было среди вас воина по имени Гарполон, который одним ударом сбил чемпиона вольков наземь, а затем голыми руками оторвал ему голову?
Смущенный шепот пробежал по отрядам, пока один из солдат не поднял копье и не крикнул, что это он Гарполон и что с вольком все было так, как сказал командир. Ганнибал поднялся на цыпочках, рассматривая героя, затем вновь зашагал вдоль рядов.
— Помните, когда варвары в Пиренеях устроили нам засаду, юный воин по имени Трасис спас передовой отряд, вскочив на коня убитого товарища и подав нам сигнал тревоги. А разве среди нас не было солдата по имени Имко, который бесстрашно забрался на стены Арбокалы? Я думаю, что эти люди достойны восхваления. Они будут носить одежды славы до конца своих дней. Но их честь и подвиги останутся ничем, если люди не увидят дальнейших действий нашей армии. Разве народы воспевали бы Александра Великого, если бы он предал славу своей юности и покинул поле брани ради роскоши и скучного долголетия? Нет! Истина в том, что рядом с нами живут герои, ожидающие поэтов, которые обессмертят их подвиги. Но мы не найдем таких поэтов у подножия Альп. И у Роны, если наша армия вернется туда. И даже в Новом Карфагене! Если вы хотите, чтобы о вас сочиняли легенды, пройдитесь сначала по римским дворцам. Это привлечет к вам лучших сказителей мира. За вами будут следовать толпы греков, ловких в сплетении слов. Ивы будете диктовать им свои рассказы, которые через века дойдут до наших потомков. Все это в ваших силах, если вы будете вести себя как воины. Но могу ли я считать вас мужами?
Командир повторил последнюю фразу, как бы требуя ответа у солдат — не только словами, но и взглядом, который скользил по рядам и останавливался на отдельных воинах, словно именно им он задавал свой вопрос. Когда голоса переводчиков затихли, Ганнибал обернулся и посмотрел на Бостара . Тот, в свою очередь, подозвал оруженосца. Юноша быстро подвел к Ганнибалу коня — жеребца с рыжевато-коричневой шкурой, настолько темной, что она казалась черной. Ганнибал прищелкнул языком, приветствуя животное. Он взял поводья из рук оруженосца, но вместо того чтобы вскочить в седло, пошел пешком, продолжая обращаться к войску. Лошадь послушно зашагала следом.
— Если вас не волнуют легенды, которые будут слагать о нашей армии через века, то подумайте о богатстве. Подумайте об огромных сокровищах и трофеях. Вы видели местных людей? Даже жители этой горной страны однажды разграбили Рим. Они вернулись домой, принеся с собой столько добычи, сколько смогли дотащить их новые рабы. С лиц галлов не сходила радость. Их опавшие фаллосы уже не поднимались от пресыщения. Почему мы не можем получить то же? Судите сами. Разве есть на свете лучшие всадники, чем массилиоты? Разве есть пехотинцы, которые способны противостоять ливийцам? Разве есть народы решительней иберийцев? И кто может сравниться в храбрости с нашими галльскими союзниками? А теперь подумайте об Альпах. Что в них такого, кроме снега и скал? Да, они выше Пиренеев. Ну и что? Каждый знает, что ни одна часть земли не сливается с небесным сводом. Смелые люди могут одолеть любую высоту. Нам не нужно парить на крыльях, чтобы пересечь эти горы. Нам хватит храбрости и наших ног. Вот все, что нам нужно для такого дела.
Не дожидаясь ответа, Ганнибал повернулся и направился к коню. Он вскочил в седло и перевел скакуна в легкий галоп. Дождавшись момента, когда голоса переводчиков затихли, он развел руки в стороны.
— Возможно, друзья, вы забыли, в чьей армии сражаетесь? Вы помните, что я сын молнии? Ганнибал Барка! Семя Гамилькара, благословленное Ваалом! Если вы забыли о собственной отваге, то примите во внимание мою репутацию. Если вы забыли о славе, посмотрите на меня как на пример для подражания. Если вы усомнились в своей судьбе, то знайте, что я всегда верил в мое предназначение. Представьте себе богатые земли Италии. Окиньте их мысленным взором с высоты птичьего полета. Давайте порадуем наших богов и закончим эту историю на Марсовом поле между Тибром и стенами Рима.
Он сделал паузу, во время которой его слова переводились с одного языка на другой и поглощались умами людей. Он знал, что во время этого речитатива голосов тысячи глаз оставались прикованными к его фигуре. Командир по-прежнему держал руки распростертыми в стороны, с ладонями, открытыми, как и его сердце. Ударив пятками коня, он поскакал перед рядами солдат. Его окрыленная поза внушала благоговение. И армия ответила ему.
Крики одобрения сначала послышались от карфагенян. Ганнибал узнал зычный голос Бомилькара и хриплый тенор Магона, срывающийся на фальцет. Мономах выкрикивал имена богов и призывал их стать свидетелями битвы. Все получилось так, как он и ожидал, но лучшим доказательством эффективности его речи стал ответ ливийцев. Из африканского сердца его армии донесся низкий гул гортанных криков. За ними последовал клич балеарских отрядов. Он звучал отдельными взрывами, словно свист их снарядов в грохоте сражения. Его подхватили нумидийцы, отозвавшиеся шакалоподобным улюлюканьем. А затем по всей армии прокатились раскаты эха от повторных криков. Если в умах людей и остались какие-то сомнения, то их заглушила какофония осознавшего себя войска — армии, которая заявляла о своем могуществе на сцене, обрамленной гранитными скалами.
Ганнибал опустил руки. Он проехал мимо изумленных аллоброгов и направился к своей палатке. Получив желанный результат, он уже забыл о торжественной речи. Его ум решал другие вопросы. Но на фоне размышлений о грядущих проблемах промелькнула мысль о том, что этот альпийский переход не будет легким.
Раскинувшись на скалистых холмах, Карфаген лениво нежился на изогнутом крае морского берега. Многие его строения побелели на солнце до цвета яичной скорлупы. Между домами перемещались потоки людей, животных и повозок, которые, смущая глаз, создавали головоломку городской жизни — огромный лабиринт, размеченный обелисками и храмами с крепкими колоннами. Здесь и там к небу тянулись шпили сосен и метелки пальм, указывая на журчавшие под ними прохладные ручьи и сочную зелень, которую Имилце не ожидала тут увидеть. Город почти с миллионом жителей был защищен зубчатыми стенами — в два раза выше и толще, чем в Новом Карфагене. Казалось, что архитекторы специально хотели подчеркнуть их массивную нерушимость. За этими стенами и человеческой суетой, насколько мог видеть глаз, тянулись возделанные поля с пшеницей и ячменем, виноградники и фруктовые сады, в которых зрели финики, сливы и оливки.
Стоя у доков, Имилце едва держалась на ногах. Тошнота раздувала ее, как пузырь, и она сражалась с желанием согнуться вдвое и схватиться за живот. Хотя она снова была на твердой земле, мир песка и камней, которому полагалось быть устойчивым, раскачивался хуже, чем корабельная палуба. И только она, похоже, замечала это. Люди торопливо двигались мимо нее в обоих направлениях. Мужчины взвешивали вазы, тащили телеги и грузили тюки на покорных мулов. Слон, находившийся слишком близко для ее спокойствия, поднимал массивный предмет, о назначении которого она могла лишь догадываться. Имилце остро осознавала соседство богатства и бедности — аромат благовоний одного прохожего и потную вонь другого. Ее взгляд выхватывал сцену за сценой, но ум не мог упорядочить их. Они выглядели хаосом движения и бессмысленных действий. Она выпрямила спину, подбадривая себя, и с удивлением обнаружила, что цепляется за руку Сапанибал. Та вопросительно смотрела на нее — не строго, но как всегда, немного критически.
— Пойдем, — сказала она. — Нас уже ждут.
Имилце проглотила горькую отрыжку и зашагала следом за Сапанибал. Она понимала, что большая часть суматохи вокруг нее была вызвана прибытием их корабля. Люди переносили личные вещи и подарки, которые они привезли с собой. У левого локтя шла ее служанка, за руку которой держался Маленький Молот. Его широко открытые глаза с жадностью поглощали новый мир. Забравшись в небольшой паланкин, Имилце напряженно сгорбилась. Служанка усадила Гамилькара на колени. Имилце надеялась, что мальчик будет вести себя тихо и даст ей подумать. Но он не мог усидеть на месте. Даже это маленькое закрытое пространство пробуждало в нем интерес. Он осматривал полированные деревянные панели, золотые ленты на пуфах, в которые упирались колени женщин, городские дома и площади, проплывавшие мимо дверей паланкина. Имилце раздраженно задернула занавеску, но не прошло и нескольких мгновений, как Гамилькар сжал ткань в два кулачка и прильнул к ней лицом, найдя в этом действии повод для беспричинного смеха, от которого сотрясалось маленькое тело. Имилце почувствовала внезапное желание ущипнуть его живот. Она оттащила мальчика от двери и прижала к груди. Остальную часть пути она держала глаза опущенными вниз и с трудом выносила тряску, несмотря на пуфы и мягкие подушки. Сапанибал несколько раз поглядывала на нее, но ничего не говорила.