Гордубал
Шрифт:
Полана отступает, слишком далеко отступает, давая ему войти, - ах, Полана, я бы прошмыгнул и так!
– и произносит почти беззвучно и каким-то не своим голосом:
– Входи, я позову Гафью.
А, Гафью? Но сперва мне бы хотелось обнять тебя за плечи, Полана, и сказать: "Ну, милая, я сам не рад, что перепугал тебя. Слава богу, вот я и дома. Ишь как ты все здесь устроила. Новая кровать, гора подушек, стол тоже новый и крепкий; на стене иконы, таких нет и в Америке. Пол дощатый, и цветы на окнах. Молодец, Полана, хорошая ты хозяйка!"
Юрай Гордубал тихонько усаживается на свой чемодан. Умница Полана, знает свое дело. Видать
Полана не возвращается. И Юраю Гордубалу становится неловко, словно его надолго оставили одного в чужой избе. Погожу во дворе, решает он, заодно умоюсь. Эх, снять бы рубаху, пустить струю студеной воды на плечи, на голову, намочить волосы, брызгаться и гоготать от удовольствия. Нет, нет, не годится! Не время, еще не время! Пока можно только нацедить немножко воды из помпы. Раньше тут стоял деревянный сруб и бадья с журавлем; наклонишься, бывало, - внизу тьма и сыростью пахнет, я теперь прямо как в Америке, там у фермеров тоже такие помпы! Пойти бы с ведерком в хлев, напоить скотину, чтобы коровы зафыркали, чтоб заблестели у них влажные ноздри... Юрай смачивает замусоленный платок и вытирает лоб, лицо, руки, затылок. А-ах, как приятно холодит! Гордубал выжимает платок и смотрит, где бы его повесить. Но нет, мы еще не дома, и он сует мокрый платок в карман.
– Это твой отец, Гафья, - слышит Гордубал, и Полана подталкивает к нему одиннадцатилетнюю девочку, - у той испуганные голубые глаза.
– Вот какая ты, Гафья?
– смущенно бормочет Гордубал (вот уж, право! Такому большому ребенку и тэдди-бэр!) и хочет погладить ее по голове.
Только одним пальцем, Гафья!
Но девочка уклоняется и жмется к матери, не спуская глаз с незнакомца.
– Да поздоровайся же, Гафья, - говорит Полана строго и шлепает девочку по спине.
– Ну, оставь ее, Полана, что худого в том, коли ребенок оробел?
– День добрый!
– шепчет Гафья и отворачивается.
Юраю вдруг становится не по себе, слезы застилают глаза, облик ребенка дрожит в его глазах и расплывается. "Ну, ну, что же это - э, ничего, пройдет!
Все потому, что уж сколько лет я не слышал этих слов "день добрый".
- Пойди сюда, Гафья, - суетится Гордубал, погляди, что я тебе привез.
– Иди, глупая, - подталкивает девочку Полана.
Гордубал склоняется над чемоданом. Матерь божья, как все измялось в дороге! Куда же запропастился электрический фонарик? Вот Гафья удивится.
– Смотри, Гафья, нажмешь тут кнопку, и ок светит. Да что же это такое, не хочет светить!
– Гордубал нажимает кнопку, вертит фонарик со всех сторон и хмурится.
– Что такое с ним сделалось? Ага, наверно, батарейка высохла. На пароходе было такое пекло! Знаешь, нижняя палуба?.. Он светил, Гафья! Светил ярко, как солнышко. Постой, я дам тебе картинки, поглядишь.
Гордубал вынимает газетные и журнальные листы, которыми переложена одежда.
– Иди сюда, Гафья, посмотри, вот она - Америка.
Девочка смущенно мнется и оглядывается на мать.
Подана сухо и строго кивает: "Иди!" Гафья робко, неохотно подвигается к этому чужому, долговязому человеку. Эх, выскочить бы стрелой за дверь и бежать, бежать без оглядки, к Марийке, к Жофке, к девчонкам, что там, за гумном, пеленают в одеяльце маленького смешного щенка...
– Погляди, Гафья, Какие дамы! А тут, гляди-ка, дерутся, а? Это футбол, игра такая в Америке, понимаешь? А вот эти высокие дома...
Гафья уже касается его плечиком и робко шепчет:
– А там что?
Гордубала охватывает радостное умиление - ну вот, ребенок уже привыкает.
– Это... это Felix the Cat [34] .
– Да ведь это киска, - протестует Гафья.
– Ха-ха, конечно, киска! Ты умница, Гафья! Ну да, это такой... американский кот, олл-райт [35] .
– А что он делает?
– Он... он лижет tin [36] , понимаешь? жестянку от консервов. Это эдвертисмент [37] консервов, вот что.
34
Кот Феликс (англ.).
35
all right - правильно (англ.).
36
tin - жестянка (англ.).
37
advertismenl - реклама (англ.).
– А тут что написано?
– Это... это по-американски, Гафья; ты не поймешь. А вот гляди, пароходы, - поспешно меняет тему Гордубал, - на таком и я плыл.
– А это что?
– Это трубы, понимаешь? Внутри корабля паровая машина, а сзади такой... такой винт...
– А что здесь написано?
– Это ты прочтешь как-нибудь в другой раз. Ты ведь умеешь читать?
– вывертывается Гордубал.
– А вот смотри-ка: столкнулись два кара... [38]
Полана стоит на крыльце, скрестив руки на груди, и сухим пристальным взглядом смотрит во двор. Позади нее в избе наклонились друг к другу две головы.
38
с а r - автомобиль (англ.).
Мужской голос с запинкой рассказывает об Америке, старается что-то растолковать.
– Вот в Америке как делают, Гафья, а вот это я сам однажды видел...
– Потом язык у Гордубала совсем заплетается, и он бормочет: - Ступай, Гафья, погляди, где мать.
Гафья выскакивает на крыльцо, точно вырвавшись из заточения.
– Подожди, - останавливает ее Полана, - спроси, может, он хочет есть... или пить.
– Не надо, голубушка, не надо, - отказывается Гордубал и спешит к порогу.
– Спасибо, что позаботилась, вот уж спасибо, куда спешить, у тебя, верно, и другие дела найдутся...
– Дела всегда хватает, - неопределенно откликается Полана.
– Ну, вот видишь, Полана, вот видишь, не буду тебя беспокоить, занимайся своим делом, а я уж после... я что...
Полана поднимает на него глаза, точно хочег высказать, точно хочет высказать все разом - но губы у нее начинают дрожать, и она молча идет по своим делам, ведь работы всегда хватает.
Гордубал, стоя в дверях, смотрит ей вслед: пойти разве за ней в сарай? Нет, пока еще нет: в сарае темно, неладно это будет...