Гордубал
Шрифт:
Из-за стола встает рослый, плечистый, медлительный крестьянин. Семья обедает.
– Это Михал Гордубал, брат покойного. Он временно взял на себя ведение хозяйства...
Михал Гордубал низко кланяется господам.
– Аксена, Гафья, живо подайте господам стулья.
– Не надо, хозяин, не надо. А почему вы не вставите новую раму, холодно ведь, сквозит из окна?
– А зачем новую? В суде рама-то, жалко покупать другую.
– Так, гм... Я вижу, вы заботитесь о Гафье. Она умный ребенок, берегите ее хорошенько, сиротку. Это ваша жена, не так ли?
– Верно, господин, верно. Деметрой звать, Ивана Вариводюка дочка, из Магурице..
– Вижу, вы ждете прибавления семейства.
– Ждем, ждем, коли пошлет господь, да святится имя
– А нравится ли вам в Кривой?
– Нравится, - говорит Михал и машет рукой.
– Простите, господин, а нельзя ли и мне на работу в Америку?
– Как Юрай?
– Как он, покойник, дай ему, господь, царствие небесное.
И Михал провожает господ к воротам.
Суд возвращается в город (Гей, лошадки, гей, важные вести вы везете! А деревня похожа на Вифлеем, ей-богу!)
Судья наклоняется к прокурору.
– Еще не поздно, коллега. Не закончить ли нам с этим делом на вечернем заседании? Ведь сегодня речей будет меньше, чем вчера...
Прокурор слегка краснеет.
– Сам не знаю, что со мной вчера сделалось. Говорил, точно в трансе. Словно я не прокурор, а мститель. Хотелось греметь, проповедовать...
– Мне показалось, что я в храме, - задумчиво произносит председатель.
– Вся публика затаила дыхание. Странные люди... Я тоже чувствовал, что мы судим нечто большее, чем преступление - мы судим грех...
Слава богу, сегодня в зале будет пусто. Сенсация миновала. Все пойдет как по маслу.
Все пошло как по маслу. На вопрос - виновен ли Штепан Манья в предумышленном убийстве Юрая Гордубала с заранее обдуманным намерением?
– присяжные восемью голосами ответили "да" и четырьмя "нет".
И на вопрос - виновна ли Полана Гордубалова в соучастии в убийстве?
– ответили "да" всеми двенадцатью голосами.
На основании этого вердикта присяжных суд присудил Штепана Манью к пожизненной каторге, а Полану Гордубалову, урожденную Дурколову, - к каторге сроком на двенадцать лет.
Полана стоит, как неживая, подняв голову. Штепан Манья громко всхлипывает.
– Уведите их!
Сердце Юрая Гордубала затерялось и так и не было погребено.
КОММЕНТАРИИ
ГОРДУБАЛ
В октябре 1932 года верховный суд в городе Брно рассмотрел во второй инстанции дело об убийстве закарпатского крестьянина Юрая Гардубея его односельчанином Василем Маняком. 14 октября 1932 года газета "Лидове новины", постоянным сотрудником которой был Карел Чапек, под заголовком "Подкарпатская трагедия" опубликовала следующий отчет журналиста и писателя Бедржиха Голомбека об этом процессе: "В маленькую деревню Барбово под Мукачевом летом прошлого года приехал автомобиль, и, к удивлению всей деревни, из него вышел Иржи Гардубей, после восьмилетнего отсутствия вернувшийся из Америки. Он уже прислал своей жене много денег и кое-какие еще привез с собой: счастье ему благоприятствовало. Свои вещи он привез в чемоданах, вызвавших восхищение всей деревни. Только жена его не проявляла ко всему этому большого интереса, потому что, как это вскоре узнал и Иржи Гардубей, в его отсутствие она компрометирующе вела себя с батраками и особенно с двадцатитрехлетним Василем Маняком, с которым обручила свою одиннадцатилетнюю дочь Гафью. Гардубей спустя некоторое время навел в доме порядок, отменил обручение своей дочурки, а Маняка выгнал.
Но дело этим не кончилось. Полана Гардубейова, которая была на одиннадцать лет старше своего возлюбленного, еще несколько раз встречалась с Маняком, после чего он однажды отыскал на поле своего зятя и обещал ему пару волов, если он убьет Гардубея. Зять ответил ему на это, что такую вещь он не сделал бы и за сто пар быков. Маняк поэтому решился на преступление сам и совершил его в ночь на 27 октября 1931 года.
Судя по всему Гардубейова открыла ему дверь хаты, и Маняк один или вместе со своей милой пронзил Гардубею сердце шилом для плетения корзин, потом вырезал алмазом стекло в окне,
На суде присяжных в Ужгороде, где Маняку было предъявлено обвинение вместе с его любовницей, против которой говорили многие обстоятельства дела, он сначала отрицал свою вину, но потом сознался и снова утверждал, что совершил убийство один. Свидетели показали, что жена плохо обращалась со своим мужем, не разговаривала с ним и спроваживала его, дети Гардубейовой тоже свидетельствовали против своей матери, и присяжные признали обоих обвиняемых виновными: Маняка - в совершении убийства, Гардубейову, которая до конца процесса все отрицала, - в сообщничестве. Суд приговорил Маняка к пожизненному заключению, а Гардубейову к двенадцати годам тюрьмы.
Против этого приговора Гардубейова и ее защитники и защитники Василия Маняка подали кассационные жалобы. Верховный суд рассматривал их сегодня под председательством советника верховного суда Чабрада. По предложению представителя генеральной прокуратуры д-ра Стивара верховный суд частью отклонил кассационные жалобы, частью отказал в их удовлетворении. Тем самым приговор остается в силе".
Этот отчет послужил для Чапека толчком к созданию романа "Гордубал", явившегося первой частью его философской трилогии. Уже 27 ноября 1932 года роман начал печататься с продолжением в газете "Лидове новины". Публикация его была завершена 21 января 1933 года. В том же году он вышел отдельной книгой в издательстве Франтишека Борового и с тех пор выдержал в Чехословакии восемнадцать переизданий. В середине 30-х годов роман был переведен на ряд иностранных языков, в том числе и на русский. Сюжет романа лег в основу фильма "Гордубалы", поставленного режиссером Мартином Фричем в 1938 году.
Замысел своего произведения Чапек раскрывает в неопубликованном письме "К одному читателю", найденном в бумагах писателя чешским литературоведом Мирославом Галиком.
"В "Гордубале" я попытался продемонстрировать, как по-разному может выглядеть судьба человека и лица людей, если их видят и оценивают с разных сторон; насколько искаженной и насильственной бывает реконструкция действительности в наших ретроспективных точках зрения..." Чапека интересовала прежде всего философская проблема возможностей человеческого познания, его относительность и субъективность. Следует отметить, однако, что Чапек не отрицает существования объективной правды, а только подчеркивает ее сложный и диалектический характер.
"Гордубал" Чапека лишен той социальной остроты, которая была свойственна произведениям о Закарпатье чешских революционных писателей (Иван Ольбрахт, Станислав Костка Нейман, Вашек Каня), но ошибочно было бы считать, как это делала прогрессивная чешская критика 30-х годов и некоторые современные чешские литературоведы, что Чапек в своем романе сознательно уклоняется от показа реальной исторической обстановки того времени. Если мы сравним "Гордубал" с репортажем Бедржиха Голомбека, то увидим, что Чапек идет по пути типизации тех социальных явлений, которые свидетельствовали о неблагополучии буржуазного общества (рассказ о пребывании Гордубала в Америке, описание его возвращения, обрисовка социальных противоречий в деревне и экономического кризиса, характеристика следствия и суда).