Горечь испытаний
Шрифт:
– ".. В соответствии с моим настоятельным предложением Центральное Разведывательное Управление заканчивает разработку нескольких вариантов физического устранения Фиделя Кастро, - устало произнес Кеннеди.
"Молодец, мальчик, - одобрительно размышлял Джерри. Только такие вещи надо делать сугубо тайно. Даже имея дело с ЦРУ. Ох, какое огромное множество свершений в истории так и остается тайным, не становясь, слава Богу, явным. О многом приходится думать, делая историю. И о том, чтобы руки выглядели чистыми. Право, кому охота мараться..."
– Да, в случае успеха все "лавры" - исполнителям, словно читая мысли Джерри, слабо улыбается Кеннеди.
– Исполнители - наши друзья, кубинские иммигранты. Народ разный, но отчаянный...
"Отчаянный, - усмехается Джерри.
– Более точное для них определение отпетый. Впрочем, такие людишки всегда кстати. И иностранцы, и свои собственные. Чем, например, плох мой Бубновый Король из Гарлема? И деньги делает и дела... А иностранцы?"
Джерри разыскал глазами Джекки с детьми и Рейчел. Только что искупавшись, они растирались мохнатыми полотенцами, чему-то смеялись, о чем-то говорили под другим тентом ярдах в трехстах от того места,где находились Джерри и Джон. Вот к женщинам подошел Ричард Маркетти, присел на корточки перед Рейчел. Она толкнула его рукой, засмеялась. Он легко повалился на спину, смешно задрыгал ногами. тотчас же подскочили маленькие Кэролайн и Джон-младший, упали на него. началась забавная возня.
"Иностранцы, черт бы их всех побрал!" - подумал с откровенной неприязнью Джерри, наблюдая издали за Маркетти. Завтра женщины с детьми отправляются на два дня в Эверглейдс. Что ж, сама по себе поездка в этот роскошный национальный парк похвальна, слов нет. Однако Рейчел опять попросила, чтобы их сопровождал Дик. "Джерри, любовь моя, - сказала она, смешно потершись носом о щеку Парсела.
– Тебе ведь Маркетти на эти два дня совсем не нужен, ведь так? Ни на вот столечко не нужен! А нам он мог бы здорово помочь. И дети с ним гораздо более управляемы. И мало ли что в пути может случиться". "Спаситель однажды - спаситель всегда, - деланно засмеялся Джерри.
– Пусть будет по-твоему. Он мне и впрямь в эти два дня не будет нужен. Джерри подумал также о том, что будет лучше, если итальянец не узнает про тех иностранных визитеров, которых они собирались приватно принять с Джоном в эти два дня. Приезжали инкогнито высокопоставленный немец из ГДР и два арабских шейха, и избавиться на это время от лишней пары глаз было весьма кстати.
Однако Джерри уже второй месяц волновало другое. "Иностранцы... По данным Ларссона, Маркетти не просто проявляет признаки внимания к Рейчел, он явно ухаживает за ней. Она появлялась с ним на новоселье у Беатрисы, на открытии выставки Малых Голландцев и импрессионистов. Сегодняшняя ее просьба о том, чтобы он сопровождал их в Эверглейдс, далеко не первая. Конечно, они почти одного возраста и смотрят на многие жизненные проблемы одинаково... Какова цель его ухаживаний? Чем таким особым обладает он, чего нет у меня? Одна молодость против всего того, что стоит за мной? Очень мало вероятно. Почти совсем невероятно... Если... Если Рейчел не увлеклась им. Что вполне вероятно. А почему бы и нет: он молод, недурен собой, тактичен, сдержан... Наконец, он спас ей жизнь. А женская благодарность, как справедливо писал один из европейцев прошлого века - самое преддверие любви. Но ее слова, ее нежные уверения, что она не мыслит жизни без меня в таком случае они все должны быть фальшивы? Немыслимо. Я слишком хорошо знаю, что человеческому коварству нет ни пределов, ни границ. Но Рейчел зачем ей это, зачем ей вновь нищета, вновь все то, от чего она с такой радостью ушла? Вопросы, вопросы... Я хочу сам себя обмануть ими. Я же отлично знаю, что если приходит чувство, все вопросы отступают вдаль, уходят прочь. А если не уходят, то их безжалостно изгоняют. Но как же так ведь Рейчел на пятом месяце беременности? Нет, все совпадает. Маркетти работает у меня как раз полгода. неужели Рейчел и этот итальянец... этот проклятый итальянец..."
Еще с минуту Джерри с ненавистью разглядывал Маркетти,который болтал теперь о чем-то с Джекки Кеннеди. услышав свое имя, Джерри встал и увидел, как Джон, готовый войти в воду, повернулся к нему и звал его. Джерри помахал Кеннеди рукой и пошел навстречу волнам. Он любил морские купания во Флориде. Любил за удивительно "легкую" воду, которая как бы сама несла тебя безо всяких твоих усилий; за какой-то удивительно приятный и вместе с тем неуловимый запах, который он ощущал только здесь и нигде больше; за тот психологический настрой, который появлялся у него всегда именно здесь и который был чрезвычайно важен, чтобы получать высшее, абсолютное удовольствие от морского купания - полное отсутствие боязни, что тебя может ухватить за руку ли, за ногу, за туловище какое-нибудь злое чудовище или рыба. И сейчас, как всегда, Джерри отплыл на какое-то расстояние от берега, лег на спину и закрыл глаза. Блаженно покачивало, в ушах мерно шумела тихая вода, солнце ласкало кожу лица... Когда Джерри вышел на берег, Джон Кеннеди сидел под тентом, пил виноградный сок, просматривал какие-то бумаги.
– Нет, ты только посмотри, что пишут о нас эти макаронники и боши! нервно рассмеявшись, Джон передал Джерри две газеты. тот взял, прочитал сначала по-немецки: "Американцы ярко выраженные неврастеники атомной эпохи. Они суетятся и дергаются. Они взирают на мир сквозь прорезь танка". В итальянской газете был также жирно отчеркнут карандашом абзац: "США не способны принять мир таким, каков он есть, ибо - в силу специфики своего развития - они лишены исторической памяти".
– Да?
– Джерри вопросительно посмотрел на Кеннеди.
– Это мы-то лишены исторической памяти?
– возмущенно воскликнул тот.
– Мы, которые тысячу раз спасали этих самых европейцев - и от холода, и от голода, и от кризисов. От большевизма, наконец!
Джерри налил себе слабенький мартини, укутался в большую мохнатую простыню, расположился поудобнее в кресле... "Все правильно, все, к сожалению, справедливо, - думал он, отпивая мартини, слушая Кеннеди.
– У тех же немцев и, уж конечно, у итальянцев эта самая историческая память исчисляется тысячелетиями. зато мы, как молодая нация, со спокойной совестью заявляем на весь мир: "Бог ныне вручил Америке исстрадавшееся человечество!" Вручил - и баста. Нам-де, мол лучше знать, ведь он же нам вручил это самое исстрадавшееся человечество".
– Если мы лишены исторической памяти, - никак не мог успокоиться Кеннеди, - то европейцы начисто лишены исторической благодарности. Кто в двадцатые годы предоставил займы Германии? Кто в сороковые годы взорвал два атомных устройства и тем самым отрезвил вооруженные до зубов орды русских, опьяненных своими победными маршами?..
– Ты знаешь, Джон, что им больше всего не нравится, этим европейцам?
– Джерри обезоруживающе улыбался. Зная манеру Джерри улыбаться так, когда он готовил свой очередной подвох, Кеннеди нахмурился, молчал.
– Им не нравится та часть нашей военной доктрины, которая гласит: "Мы готовы сражаться до последнего европейца".
Президент встал, сделал несколько шагов, остановился у одного из металлических столбов, поддерживающих тент. "Неужели Парсел действительно думает, что сегодня самую большую угрозу Америке представляет ядерное самоуничтожение? Или демографический взрыв и голод?". Он сел в кресло, взял стакан с виноградным соком, и, решив, что выдержанная им пауза достаточна, сказал:
– Как ты думаешь, что опаснее для нашей страны - большой ядерный конфликт или перенаселение со всеми его последствиями?
– Ядерного конфликта бояться - последнее дело. К нему надо быть готовым каждую секунду, его надо начинать превентивно, в нем надо побеждать.
– Н-не знаю, не знаю, - тянет Кеннеди.
– Как это у тебя все просто. Я бы сказал - примитивно.
"Это та самая гениальная простота, на которой стоит и будет стоять Америка", - думает Джерри. Вслух спокойно замечает: