Горизонты. Повесть о Станиславе Косиоре
Шрифт:
— А подойдем с другого конца: какая конкретная опасность — давайте рассмотрим худший вариант — могла бы возникнуть?..
— Невозможно все предвидеть, Станислав Викентьевич… Ведь Львов в общем-то большая деревня, могла быть какая-то случайная встреча с человеком, знавшим Ребрика. Да, наконец, мы тоже не боги: может быть, пропустили за границу кого-нибудь, знавшего Ребрика. Он ведь у нас действовал, не изолировался…
Косиор вздохнул:
— Все точно. И… необъяснимо. Будем ждать.
Оставшись наедине с Малых, Косиор не сразу переключился на текущие дела, рассеянно выслушал доклад о состоявшемся пленуме Ивашковского окружкома. Станислав Викентьевич продолжал пристально заниматься этим округом и после того, как был снят прежний первый секретарь и рекомендован только что вернувшийся из Москвы, с учебы, партийный работник, сам уроженец одного из сел на Ивашковщине.
— Станислав Викентьевич, вы помните того парнишку, который прибежал к нам в гостиницу?
— Смутно. Кажется, он жаловался на неправильное выселение кого-то в их селе. Вспоминаю: его исключили из комсомола…
— Вот-вот. Так он сейчас секретарь окружкома комсомола. И хорош оказался…
— Думать нужно. Вот из таких парнишек, не стандартно мыслящих, инициативных, и получаются партийные кадры. Как же, помню. Прибежал ночью, вы еще туда выезжали. Пресекали бурную деятельность какого-то там любителя покомандовать над мужиком…
Косиор, говоря, рассматривал одну за другой положенные перед ним бумаги и вдруг остановился:
— Ничего дополнительного не выяснилось?
— Нет. Прокуратура ведет расследование об аварии.
— Не авария, нет! Катастрофа, — резко сказал Косиор. — И независимо от результатов расследования, вредительство там или нет, установлено, что завал тепляка не случаен. Строили черт те как. И у меня, знаете, какая мысль? Все эти временные подсобные строения возводятся без внимания. Временно, мол, чего стараться? И здесь тоже не подумали о людях… В итоге — четыре человеческие жизни оборваны, потому что головотяпы умудрились класть кровлю на фу-фу! Прошу вас, проследите, как выполняется решение правительственной комиссии о помощи и пенсиях семьям погибших тракторостроевцев, об отправке на курорты раненых… Да, еще вот что: обязательно надо наградить тех, кто поработал на завале, так дружно, оперативно взялись… Мне говорили, по тревоге собрались мгновенно и разобрали завал… Мы этим людям обязаны тем, что спасли раненых…
Без стука почти вбежал секретарь.
— В чем дело, товарищ Дугинец? — удивился Косиор.
— Звонил товарищ Карлсон, Станислав Викентье-вич, — он к вам едет с Горожаниным.
— Да они только что ушли от меня.
— Возвращаются!
— А… Хорошо, — бросил Косиор. — Что у вас еще, товарищ Малых?
— Микитенко приглашает на спектакль.
— Что за вещь?
— Это пьеса о современном Донбассе. По-моему, очень сильно. Игра, конечно, выше всяких похвал.
— Я позвоню жене. Если сам не вырвусь, она пойдет. Микитенко — это всегда интересно. И современно, — добавил Косиор. — А что говорят о пьесе?
— Пока еще ничего. Страсти разгорятся позже. Косиор рассмеялся:
— Разгорятся обязательно. Наши украинские литераторы темпераментны, как испанцы. И это очень хорошо!
Косиор как будто забыл о чекистах, но Евгений, так хорошо его знавший, замечал, как он непроизвольно поглядывает на дверь.
— У меня все, товарищ Косиор, — Малых собрал свои бумаги.
Но в это время Дугинец доложил, что Карлсон и Горожанин прибыли.
— Так просите, просите! И вы останьтесь, — кивнул Косиор Евгению, и тот мгновенно отметил на лицах входящих нескрываемую радость. Она передалась и Косиору, и Евгений, сам про себя уже решивший: «Нашелся!», подумал, что эти немолодые и сдержанные люди в общем-то тоже «темпераментны, как испанцы».
— Ребрик появился, — с ходу объявил Карлсон.
— А где же он пропадал? — уже весело спросил Косиор.
— Не во Львове появился, Станислав Викентьевич, а в Париже.
— Вот оно что! Каким же ветром его туда?..
— Эмигрантским, Станислав Викентьевич, эмигрантским…
— Ну конечно, сухой лист, оторвавшийся от дерева, летит, куда ветер дует… Я имею в виду тамошних украинцев. А как вы узнали? Да вы садитесь, Валерий Михайлович!
— Узнали от наших людей в Париже. Установили, что в парижских эмигрантских кругах событие: приехал Змиенко. Но само по себе это не сенсация. А сенсация в том, что, как сообщают из кругов Смаль-Стоцкого, Змиенко приводил к нему молодого человека, прибывшего с Советской Украины… Фамилию не удалось установить… Косиор перебил Карлсона:
— Да ведь это может быть кто-то другой!
— Нет, Станислав Викентьевич, его видели, описали наружность. Это Ребрик, без сомнения!
— Молодец! — вырвалось у Косиора. — И за то, что объявился — молодец! И за то, что там успешно крутится! Что думаете предпринять?
— Послезавтра выезжаю в Париж, товарищ Косиор, — ответил Горожанин.
— Вот как! — секретарь ЦК выглядел несколько удивленным: — Не слишком ли крупная ставка?
— Станислав Викентьевич! Никому не могу поручить такую связь. А я во Франции как рыба в воде.
— Ну-ну, в добрый час, Валерий Михайлович! Сами-то не очень рискуйте! Я, правда, знаю ваше умение преображаться, но напомню ваши собственные слова о возможности нежелательных встреч…
Он пожал Горожанину руку, добавил:
— Буду ждать вас с хорошими новостями.
Когда гости вышли, Косиор, еще сохраняя улыбку, сказал Евгению:
— Все-таки в пекле парень сидит! А то, что Рашкевич ничего не знает, это хорошо, это значит: у него нет сейчас связи, помимо Ребрика… Это очень хорошо!
Станислав Викентьевич замолчал, и Евгений постеснялся спросить то, о чем все время думал: «А что, если на той стороне вдруг… раздумают посылать Ребрика обратно?..»
Через неделю от Горожанина поступило сообщение. Ребрик был принят в Париже Романом Степановичем Смаль-Стоцким, профессором Варшавского университета, сейчас выполняющим обязанности «министра иностранных дел» в сношениях УНР с иностранными государствами. Ребрику эта встреча не принесла ничего нового. Смаль-Стоцкий говорил главным образом о поддержке «национального дела» Францией и Польшей, некоторыми другими европейскими странами. На вопрос Ребрика, насколько реальна обещанная помощь, Смаль-Стоцкий ответил, что интервенция задерживается в связи с небывалым экономическим кризисом, охватившим Европу и Америку. Это причина отсутствия единства между ведущими державами, а в одиночку ни одна из них выступить против СССР не решится. Смаль-Стоцкий добавил, что высоко ценит жертвенность «национально свидомых украинцев» и скорбит о потерях. В деловом отношении Смаль-Стоцкий больше всего интересовался сведениями о Красной Армии, дислокации, вооружении, о военных заводах. Он пояснил, что эти сведения лучше всего зарекомендовали бы их перед поляками, французами и англичанами. Как бы вывести эту задачу на должное место? На это Ребрик ответил, что Рашкевич перед ним таких задач не ставил, но он передаст об интересе к ним.