Горький шоколад
Шрифт:
— Но ты — девственница! — Марго разве что не шипела от злости.
— Хватит говорить это таким тоном, будто она прокаженная, — осадил сестру Макс. — Не все потеряли невинность на заднем сиденье «Мерседеса», Марго, и это не то, из-за чего меня бы, гипотетически, могли потащить в суд.
Марго внезапно переменилась. Из рвущей все в клочья девчонки превратилась в холодную расчетливую Маргариту Ван Дорт, которая знала, как и куда ударить больнее всего. Эль уже видела подобные преображения — обычно, именно с вот таким лицом Марго распекала
— То, как я потеряла невинность для Эль давно не секрет, — пожала плечами Марго. — Рассказывала ей, чтобы не повторяла моих ошибок.
— И избегала мужчин, да?
— Тебя беспокоит, что ее тошнит от одного вида члена? — вопросом на вопрос ответила Марго. — Увы, Макс, но ее таки в самом деле тошнит от мужчин. Как и любую здравомыслящую женщину. Потому что вы годитесь лишь для того, чтобы от совокупления с вами появлялись дети.
— Очень современное утверждение, — закивал Макс. — Просто таки слышу в нем целый хор всех твоих комплексов и личных предпочтений. Но судя по тому, что Габриель до сих пор не в курсе твоего маленького секрета, — он отмерил размер пальцами, — она не совсем … в твоем кружке мужененавистников.
— Замолчи, — предупреждающе зарычала Марго. — Заткнись.
— Разве не ты начала? — переспросил мужчина. О нет, он определенно не собирался заканчивать. — Ты врываешься сюда, обвиняешь меня на пустом месте, а потом лишаешь шанса защититься.
— Мы не в суде, Макс. И ты знаешь, что мои обвинения не беспочвенные: весь Манхэттен знает, что ты тот еще кобель.
— Я холостой тридцатилетний мужчина, — Максимилиан развел руками. — Не вижу смысла вести монашеский образ жизни.
— Вот и ищи себе жертву в своих чертовых клубах, а к Эль даже подходить не смей.
— Потому что ты выбрала ее для себя?
Что значит «выбрала для себя?»
Эль затравлено отступила к двери. О чем бы они ни говорили, какими-бы намеками и упреками ни швыряли друг в друга — ее это не касается.
«Теперь ты понимаешь, к чему были все эти поглаживания? — гаденько захихикал внутренний голос. — Почему она все время разгуливала голышом и обзывала ублюдком любого парня, который просто пытался флиртовать с тобой в «Цыпочках»?
Эль пыталась отмахнуться от этого, но липкое отвращение просачивалось за шиворот и растекалось по спине. Марго хотела, чтобы они с ней…? Господи.
— Я тебя ненавижу, — прошипела Марго где-то там, где теперь Эль видела лишь размытые контуры двух фигур. — Ненавижу как ты всегда и во все суешь свой поганый нос. Считаешь, что раз ты весь из себя богатый засранец, то это дает тебе право решать за всех, как им будет лучше.
— Ты привезла ее сюда, Маргарита, надеясь, что на чужой территории девчонке ничего не останется, кроме как поддаться тебе. Запихнула в свою чертову «идеальную жизнь», надеясь, что склонишь к сексу если
— И что с того? У меня был хороший учитель, Макс — ты. Мы с матерью всю жизнь существуем в тени твоей величайшей благосклонности: одобрит ли Макс то, разрешит ли это, согласиться ли одолжить парочку своих натасканных адвокатов. Бл*дь, мы все — твои марионетки!
— Не припоминаю, чтобы кто-то из вас жаловался раньше.
— Можно я пойду? — Эль на слабых ногах шагнула к двери, стараясь не обращать внимания на то, что пол шатается под ногами, словно неустойчивая платформа для цирковых фокусов.
Никто не пытался ее остановить.
Быстрее, прочь отсюда. Из библиотеки, из дома, туда, где она сможет нормально дышать.
Практически не видя дороги, Эль вышла на улицу, остановилась, чтобы выдохнуть. Хотелось кричать, вопить, ругаться. Сделать хоть что-то, чтобы избавиться от напряжения. Но не делать же это здесь, под пристальным взглядом охранника и прицелом нескольких камер слежения.
За воротами улиц растекалась в бесформенное пятно: куда хочешь — туда и иди. Хорошо бы, конечно, пойти туда, где не будет Ван Дортов с их «глубокими семейными секретами и сложными отношениями».
Эль побежала вниз по улице, постепенно набирая темп. Бежала так быстро, что ветер свистел в ушах. Вот только даже когда он без сил уселась на первую же встречную лавочку, дурные мысли так и остались при ней. Похоже, на этот раз потребуется больше времени, чтобы взять себя в руки и в который раз осознать, что для таких, как она, жизнь все-таки дерьмо.
Она пришла в себя, когда на небо наползли сумерки, и тусклые звезды слабо пульсировали за рваными, пророчащими дождь облаками.
Натруженная нога ныла от тупой боли.
«Ну и что ты будешь делать?» — напомнило о себе отчаяние.
Если бы все было так просто и однозначно: переехать в гостиницу, запереться от мира в четыре стенах, где ее никто не сможет достать, и сосредоточиться на том, какое будущее строить в случае провала со стипендией.
— И чем я только думала?
Жалеть себя она точно не будет. Сама виновата: надо было думать головой, а не гоняться за мечтами. Если бы мать была жива и могла влезть ей в голову, то от души посмеялась бы над своей нерадивой дочерью.
«Но она не жива».
Когда рядом затормозила машина, Эль насторожилась. Район, хоть и приличный, но на улице же темно, вокруг ни души и она, кажется, понятия не имеет в какую сторону идти, чтобы вернуться в особняк Макса. И кричать, наверное, тоже бесполезно — отсюда даже ни одного дома не видно, зато впереди, метрах в десяти, как раз начинается парк. И хоть он достаточно освещен, но…
— Габриэль? Я думал, мне померещилось.
Когда водитель подошел ближе, Эль сразу узнала его невероятно-голубые глаза. И с облегчением, будто скинула тяжелую ношу, выдохнула.