Горький ветер
Шрифт:
— Извините, мисс Изард, но я еще не оправилась от шока. Я не ожидала, что вы приедете так скоро.
— Вы получили что-нибудь от самого Майкла?
— Да, но только одну из этих напечатанных открыток. Там говорилось, что письмо он пошлет следом.
— Он тяжело ранен?
— Люди из Красного Креста сказали, что нет. Но он в немецком госпитале, и я не верю, что там с ним будут хорошо обращаться.
— Я уверена, что все будет хорошо. Красный Крест следит за этим.
— Жаль, что не могу разделить вашу уверенность, но иногда рассказывают такие жуткие
— В конце концов, он жив, а это главное.
— Мой сын военнопленный. Это для меня слабое утешение.
— Но он жив! — твердила Бетони. — Он вернется, когда война закончится. Неужели вас это не утешает?
Она подумала о тысячах, погибших с тех пор, как началось большое наступление. Путешествуя по Англии, посещая фабрики, она повсюду встречала безутешных женщин и уже потеряла счет тем, чьи мужчины навсегда остались на полях Соммы.
Миссис Эндрюс поднялась:
— Я рада, что вы так спокойно выслушали новости. Я боялась, что вы будете огорчены. Мне кажется, вы, молодые женщины, становитесь жестче. В какой-то степени это, возможно, и благо.
— Есть ли адрес, куда я могу написать Майклу?
— Да, конечно. Я дам вам его. — Миссис Эндрюс подошла к столу. — Я уверена, он будет рад получить от вас письмо.
Все лето и осень на Сомме не прекращались бои. Позьер. Лонгваль. Морваль. Дельвиль. Ле-Транс… В ноябре они прекратились. Несколько миль территории отбили у противника, пятьсот тысяч жизней потеряли. Большой прорыв провалился. Но немцы, как сообщалось, были деморализованы собственными потерями. Это должно было в конечном счете отразиться на их состоянии. Тем временем положение по-прежнему оставалось тупиковым. Обе армии окопались. Зима надвигалась и на тех, и на других, самая ужасная зима за двадцать лет.
— Вуди, как думаешь, дома так же холодно?
— Конечно. Моя жена написала, что обморозилась.
— Мы почти что чужие, я и мои ноги, не говоря уж о других местах.
— Тут что, кто-то вызвал Деда Мороза?
— Эй, Тосс, помнишь, как тепло было в этой чертовой Бретании? Я почти хочу вернуться туда. Или Чертов лес, в котором горели деревья. Я бы уж лучше сгорел там, как бедный старина Гловер, или Вернинг, или Кайт, чем замерзать тут насмерть дюйм за дюймом, черт возьми.
— Как ты можешь так говорить? — возмутился Кострелл, один из нового поколения. — Как будто это была такая шутка!
— А это и есть шутка, — сказал Дансон. — Убийственная для некоторых. На самом деле. И для остальных еще будут сюрпризы. Но вы, новички, не понимаете этого.
Кострелл замолчал. Он считал их отвратительными, бездушными, жаждущими крови. Он не мог разделять их отношение к войне. Он всегда помнил о замерзших трупах, лежащих на ничьей земле, многих было видно из окопов, некоторые лежали довольно близко от проволочных заграждений, всего в нескольких ярдах. И когда Дансон говорил, как обычно: «По-моему, старина Билл мог бы и укрыться одеялом?» или: «Клянусь, Джон Вилли перевернулся, он утром лежал не так», — Кострелла просто
— Все верно, сынок, — сказал ему Боб Ньюэз. — С ними,которые там лежат, все в порядке. Ониуже не чувствуют этого чертова холода, не слышат проклятых снарядов, и их уже не посылают в санитарные наряды. Там им намного лучше, и они, черт возьми, это знают.
— Вы заметили, что от младшего офицера пахнет одеколоном? — спросил Пекер Дансон.
— Бедный гомик, — сказал Дейв Раш. — Он, наверное, намазался кремом против вшей.
— Да идите вы все! — Привитт оторвался от письма, которое писал. — Что, офицеры ведут такие же разговоры?
— Нет, конечно, не такие. У них разговоры поважнее и получше, со звездочками на плечах и офицерскими портупеями.
— А джери? Они тоже об этом болтают?
— Ну, они их ссыпают в канистры из-под бензина, а потом поджигают и бросают в нас. Это наиболее удачное оружие кайзера.
Привитт вернулся к своему письму и с минуту сидел молча. Он развлекался, дурача цензора. Он поднял голову и прочитал только что написанное.
«Дорогой брат Хамфри. В прошлую субботу я спал с тремя француженками и их мамашей. Мамаша была лучше всех, хотя и не так хороша, как та, что была у меня в пятницу, когда я ночевал в заведении высшего класса, его содержит китаянка, которая когда-то держала прачечную в Солихалле». Вот! Это заставит их разуть глаза! Когда майор прочтет это, он будет бегать за мной и спрашивать адрес.
— Это ведь неправда, Привитт!
— Ха! Отвали! Единственный, с кем я тут спал, это мохнатый кролик.
Снаряд пролетел над их головами и разорвался с грохотом позади траншеи. Они пригнулись, и на них посыпался ливень мерзлых комьев, отскакивая от стальных касок. Привитт снова выпрямился и стряхнул землю с планшета.
— Если дела и дальше так пойдут, мне вряд ли удастся закончить образование.
— Нужно поблагодарить Господа за наши котелки, — сказал Пекер, поправляя свою каску.
— А ну-ка шевелитесь! — кричал капрал Флиндерс, быстро обходя траверс [8] . — Уберите эту грязь, поторапливайтесь, и чтобы не сметали грязь под покрытие! Используйте окопный инструмент!
8
Здесь — земляная насыпь, защищающая от огня противника с флангов или с тыла.
Люди принялись за работу, вытаскивая осыпавшийся грунт. Они наполнили мешки песком и заделали дыру в бруствере.
— Окопный инструмент, — ворчал Кострелл. — Почему бы не называть лопату лопатой?
— Я подумываю об изменении имени, — заявил Привитт. — Это не шутка — называться «рядовой Привитт» с приветом. Легко быть приветливым Привиттом, когда у нас все приветливые с приветом.
— Если это говорить быстро, можно выступать в концерте.
— Сколько снарядов он потратил на нас сегодня утром, Тосс?