Горький ветер
Шрифт:
Они решили, что Эванс умрет, если ему не оказать срочную медицинскую помощь. Поэтому, хотя и было совсем светло, они подняли его и побежали через нейтральную полосу. Им нужно было преодолеть две сотни ярдов. Немецкие пулеметчики открыли огонь, и пули изрешетили землю позади. Трижды хлопнуло ружье, и потом огонь внезапно прекратился. Немцы давали им спокойно пройти.
Эванса отправили на медицинский пост в Рилуа-сю-Колле. Врачи объявили его везунчиком и снова отправили в окопы. Упавший всадник
— Эванса брать нельзя, — сказал капрал Стивенс. — Он слабак, ему вообще не следовало бы быть на передовой.
— Вы это о всяких его судорогах и корчах? Он просто прикидывается. Дурака валяет, как и всегда.
— В понедельник он был заживо похоронен на наблюдательном посту. Ньюэз и Маддокс откопали его.
— И что с того? Только когда он будет похоронен мертвым,ему будет позволено отлынивать от службы. А до этого он будет делать то, что положено.
Так что Эванс отправился ставить проволоку в пятидесяти ярдах на нейтральной полосе, таща на себе катушку с колючей проволокой. В ту ночь все десять человек, включая Таунчерча, были обстреляны немецким патрулем. Они вернулись с двумя ранеными. Таунчерч доложил об одном пропавшем. Этим человеком был рядовой Эванс.
— В него попали? — спросил капрал Эдман.
— Не в него! — ответил Таунчерч. — Он отлично смылся, вот что он сделал. Я всегда говорил, что он бездельник.
Через несколько дней Эванса нашли в церкви в Бассероше и привели назад под арестом. Он предстал перед полевым трибуналом по обвинению в дезертирстве. Сержант Таунчерч дал показания против него. То же самое сделал и жестокий врач на Рилуа. Он заявил, что Эванс умственно и физически здоров. Естественно, что теперь Эванс был совершенно тихим. Больше не дергался, только выглядел очень усталым. Его признали виновным и приговорили к смерти.
Батальон перебазировался в Бериньи. Погода испортилась, начались грозы. Люди из третьего взвода рыли дренажные канавы, чтобы отвести поду. Сержант Таунчерч разыскивал Тома.
— Маддокс! — орал он. — Идите за мной! — А как только они выбрались, сказал ему на ухо: — У меня есть для тебя подходящая работенка. Будешь одним из двенадцати, команда для расстрела. Завтра утром.
— Я не сделаю этого, — сказал Том.
— Не все ружья будут заряжены. Тебе может достаться такое.
— Это не имеет значения. Я все равно не стану стрелять.
— Ты, кажется, не понимаешь. Это приказ! Ты знаешь, что будет, если ты
— Мне все равно. У вас нет права набирать людей из того же самого взвода. И вам не удастся заставить других сделать это.
— Кто-то должен делать такие вещи. Думаю, что лучше не выносить сора из избы.
— Пусть его расстреливают те, кто приговорил. Я пришел, чтобы драться с немцами, а не затем, чтобы убивать своих парней. И еще иногда думаю: почему я должен убивать их,когда вижу, что они такие же люди, как и мы?
— Ты, может быть, хочешь к ним присоединиться? Там у них наверняка есть такие же типы, как ты. Ты будешь у джери, как дома. И не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю!Куда это, черт возьми, ты направляешься?
— Я иду к своему взводу.
— Э, нет! Я сажаю тебя под арест, Маддокс. А завтра ты окажешься под трибуналом. Посмотрим, как тебе понравятся последствия.
Тома отвели в конец деревни и заперли на ночь в коровнике, рядом с отделением, где сидел Эванс. Между ними была только деревянная стенка, и Эванс слышал, как кого-то привели.
— Кто там? Я тебя знаю?
— Это я, — ответил Том. — Тосс Маддокс.
— А тебя в чем обвинили, дружище Том?
— Опоздал на построение, — сказал Том. — Третий раз за последнюю неделю, если верить капралу.
— Они собираются расстрелять меня утром. Тебе это известно, Тосс? Ты слышал, что произошло?
— Да, мы слышали. Парни хотели прийти повидать тебя, но нам сказали, что ты просил не приходить.
— Лучше, чтобы меня оставили в покое. Они ведь не обиделись, правда, Тосс? Просто мне нужно время, чтобы подумать.
— Они не обиделись, — сказал Том.
— Здесь в общем-то замечательно, тихо. Я даже слышу, как где-то поет скворец.
— У тебя там есть окно, Тэф?
— Над дверью есть маленькое круглое окошко. Мне видно небо. Похоже, будет еще одна гроза. Сегодня рано стемнеет, думается, но у меня тут есть свечка и спички.
— У тебя много сигарет?
— Да, черт побери! Штук пятьдесят. Но я никогда и не был серьезным курильщиком. Так, мог выкурить одну-другую иногда.
— Я тоже, — сказал Том.
Когда наступила темнота, Эванс чиркнул спичкой и зажег свечу. Том уселся на койку и стал смотреть на свет в щелях стенки. Потом он зажег свою свечу. Изредка с улицы доносились голоса и слышались шаги. Чуть дальше, к северу от деревни, гремели колеса полевой кухни, подъезжавшей к окопам по мощеной дороге. А еще дальше продолжали грохотать орудия. В пристройке рядом всю ночь возились на насестах куры, кудахтая изредка во сне и хлопая крыльями.
— Тосс! — позвал Эванс. — Ты не спишь?