Горькое логово
Шрифт:
Потом Кощей – прозрачные глаза пустые и острые – дал несколько строгих подробных наставлений. Сташка послушно кивал – свой испуг на печке он не забыл. Да, Кощей мог тогда быстро отвезти к Яруну, и Сташка стал бы счастлив так же бессовестно, как сейчас. А если б не отвез? Кощею верить нельзя. Он хочет, чтоб Сташка собственной тени боялся… Чтоб остался позорным, никчемным бастардом, трусом, заморышем. А Ярун назвал: «Царевич»…Нет, без недель в волшебном ЛЕСУ, без Котьки и ребят он не научился бы чему-то важному. И уж конечно, Кощей бы не провел его через Мост. И Сташка не почувствовал бы в себе никакой не то что силы, а даже уверенности. Не увидел бы на себе черного платья с драконом. И не заметил бы никакой тайны новой жизни, не чувствовал бы волшебства Сети ни в себе, ни во всем здешнем воздухе.
Кроме того, теперь ведь он живет по правде. Ему перестали врать, что он обыкновенный мальчик. Не говорят пока, кто он, и Ярун темнит с отцовством, ну, да это ведь не вранье. Главное, что жить можно честно. Надо только найти способ взаимодействия с Сетью – а то вот же она, руку протяни.
Кощей наконец улетел на машине поменьше гравитоплана, каких Сташка на Астре никогда не видел. Дышать стало еще легче. Его долго осматривал доктор, потом тренер немного погонял его в бассейне, потом Златовласка занималась с ним математикой и физикой, и скоро наступил обед – с той же удобной, хотя, конечно, несколько избыточной сервировкой. Никогда в жизни Сташка не ел суп с таким удовольствием. Рыба оказалась еще вкуснее – в общем, десерт, как поэтически ни выглядел, привлечь его не смог. Неприлично захотелось спать – и врач тут же отвел в комнатку с полукруглым окном, которая понравилась и сама по себе такая белая, и потому, что здесь не было ничего лишнего, никаких комодов, ковров и игрушек, только белая кровать.
Глаза склеивались. Он вытянулся на теплой кроватке и тут же ухнул в сон, и никаких видений больше не хотел, только слышал, как время шумит морем, идет к вечеру, и в ночь. Но в глубокой темноте середины ночи он проснулся от собственных слез, и никак не мог успокоиться, пряча плач в подушку и никак не понимая, о чем плачет.
И тогда позвонил Ярун. Сташка вскочил к большому экрану, что развернулся прямо на белой стене его комнатки, и, увидев Яруна, еще горше заревел, что нельзя в него вцепиться, нельзя обнять – только в стенку бодайся. Вот тебе и адаптивные способности… Нечего было хвастаться.
Ярун обозвал плаксой, велел шмыгать тише, завернуться в одеяло, сесть и слушать. Больше часа они тихонько проговорили. Ярун особенно не успокаивал, назвал родным сердечком только, а потом, когда Сташка на вопрос, как ему понравилось на острове, выдохнул счастливое: «Море!», – рассказывал про океаны и парусники, про морские ветра, океанские течения, архипелаги, шторма и штили, про китов и летучих рыб – все это звучало, как родная колыбельная. Сташка нечаянно вспомнил, как пахнет смолой палуба под полуденным солнцем и как ванты режут босые ноги. Но сообщать об этом Яруну не стал – непонятно же, откуда он это помнит? Ярун пошутил с ним, выслушал все, что Сташка, ему, ликуя, рассказал об острове, и пообещал звонить, только, конечно, лишь тогда, когда это Сташке будет очень нужно. Как же он узнает, когда нужно? Что, опять реветь, чтоб его повидать хоть на экране? Да нет, скорей всего, учителя будут вести мониторинг его психического состояния, отчеты о котором будет получать Ярун. Ой. Но неужели это кто-то проследил уже за ним, увидел, что плачет, и сообщил Яруну? Может быть. Противно, но не удивительно, что он всегда будет под надзором.
Или… Ярун сам узнал? Как?
Ответ на это у Сташки был: Ярун в Сети.
Ха. А можно было ожидать, что – нет?
С утра его, голодного, отправляли тренироваться, и молчаливый тренер обучал его кажущимся простенькими оборонительным приемам, гонял на время в бассейне, заставлял без веревок лазать по скалам. Сташка иногда подвывал от ужаса или усталости, но все команды, подаваемые медвежьим голосом, выполнял – и дрался, и нырял, и лез. Не смотря на ссадины и дрожь мускулов, лазанье по скалам нравилось ему больше, чем тонуть от слабости в мелком бассейне или увертываться от рук тренера или расшибаться об них в спортзале. Скоро он, конечно, окреп, но первые дни вспоминал с ознобом. Лазил бесстрашно. Но и плавал хорошо. И дрался увертливо, стремительно, свирепо – и точно, легко усваивая – или вспоминая? – все эти нужные приемчики. Мало ли.
Потом был завтрак, потом – маленький класс с опущенными, чтоб он не смотрел на море, белыми шторами, и умные задачки по геометрии и физике – как конфетки… И грамматика, и длинные столбики слов параллельных государственных языков, которые он выучивал смехотворно легко, и диктанты, – Сташка исписывал по тетрадке в день. Сам он воспринимал это как баловство, а не уроки – ведь снились сны на этих языках. Помнил он эти обыкновенные языки. И совсем не удивлялся. К тому же должно быть что-то поважнее языков. К концу второй недели учителя уже не хмурились, пытаясь что-нибудь растолковать на новых языках – они изумлялись. К концу третьей, переведя раз восемь старинное стихотворение с языка на язык и обратно, Сташка заскучал и перестал видеть смысл в трате времени на языки – все, они встали на место. Позвонившему как-то ночью Яруну он это знание языков, зевая и смеясь, радостно явил. Ярун похвалил, про океаны и морских тварей пообещал рассказать в другой раз и пожелал спокойной ночи и выносливости с прилежанием.
К чему он эти выносливость и прилежание упомянул, Сташка понял, когда на следующий же день прилетел Кощей, устроил экзамен и разрешил другие уроки – вместе с ним приехали трое новых учителей. Дядьки с холодными глазами и сверхразвитым интеллектом. Перед ними он, конечно, струсил, ведь они смотрели на него с недоумением: как, такие сверхзаточенные мозги тратить на малолетнего заморыша? Но ничего, он укрепился духом, сконцентрировался, открыл новые учебники, почитал-почитал – и задал свои вопросы. Сверхзаточенные дядьки оживились, тоже сконцентрировались и взялись за дело. В сташкину жизнь вступила Империя. Настоящее огромное созвездие Дракон: восемь звезд, шесть обитаемых планетных систем, одиннадцать основных рас, пять государственных языков, разные культуры и обычаи. История. Экономика. Политика. Системы управления. Армия и вооружение. Научные достижения. Промышленность. Транспорт. Дипломатические отношения с Доменами и Бездной – абсолютно все это он должен запомнить и быстро ориентироваться… и это еще только начало.
С утра до вечера он учился и только по часику в день, перед обедом, плавал. Тренировки на скалах и в спортзале стали редкой отрадой: в основном тренер приходил на переменах между уроками. Самих уроков стало так много, что он готов был завыть, но запоминал все быстрее и легче, чем раньше. Он вообще стал сообразительнее, чем себя помнил, и ничего не путал, когда Кощей вдруг прибывал и устраивал ему экзамены. Больше смахивающие на издевательство, правда. Сташка не огрызался, терпел.
Похожих один на другой дней, набитых уроками, прошло так много, что Сташка перестал себе удивляться – ведь раньше он, ленивая тварь, не мог себя заставить выучить смехотворно крошечный параграф из детского учебника по ботанике. А теперь эти, на пяти, ежедневно чередующихся, языках, громадные сочинения – для дисциплины ума – каждый вечер, и надо отразить все известные мнения по вопросу, например, стимуляции просоциального поведения через городскую архитектуру… или особенности жанра антиутопии в культуре прошлого века… или формирование поведенческих императивов элит… И желательно дать прогноз по ситуации… Империя, деспотизм, контролирующие системы, инфраструктура зависимости и инструменты управления, биология, экономика, идеология и система убеждений, массовое образование, геномика, информатика, нейронауки, отбор внутри популяции – ну да, не хнычь, детей таким вещам не учат, но разве ты – дитя? (а кто?!) Он постоянно ловил себя на чувстве, что суть всего этого ему откуда-то знакома. Он знает, что и как надо делать, чтоб вся популяция вела себя как единый организм. И зачем. И еще чтоб все денежки зарабатывали и совершали научные открытия. И какие у нас всех общие цели. И какие цели есть еще… Надо было только привыкнуть к обновившейся терминологии.
Кощею эти успехи как будто были неприятны. Но учителя, первыми распознав в нем чудовище, Сташку уважали – а он сам уважал продуманное государственное устройство Империи. Дракон, жестко централизованное автократическое государство, управлялся всепроникающей этической идеологией, внедренной во все, веками, тысячелетиями регламентирующей культуру и уклад жизни всех рас и являющейся главнейшим механизмом выживания вида. Этика, как диктующая инстанция, была тесно связана с законами жизни и находилась в полном согласии с политическим и социальным строем. Эта сложная и глубоко укорененная этическая система – о которой никто раньше с ним и не заговаривал, но которая всегда чувствовалась, – теперь все-таки, несмотря на жутковатые лекции, нравилась ему. Была спасением, заставляла разные расы соблюдать нормы общежития, чтобы люди как вид, склонный к самоистреблению, как самый инвазивный хищник космоса, все-таки выжили. Конечно, этика унаследована как врожденный биологический механизм, проведший людей сквозь миллионы лет эволюции, но только здесь, в Драконе, она развилась настолько, чтоб можно было перешагнуть через проклятый порог «убей чужака», погубивший столько рас и цивилизаций… Так говорили учителя. Сташка сомневался, что и по правде этот порог раса людей перешагнула, ведь с племенным мышлением и ксенофобией не так легко справиться. Но что люди стали умнее и сильнее – разве не факт? Почему же ему так важно, так интересно, как теперь люди относятся к чужакам? К непохожим на них по врожденным свойствам? Не с другим цветом кожи, а с какими-нибудь другими способностями? Нужными для будущего? Для освоения космоса? Ох, сколько же еще работы…
Правда, кроме этой смахивающей на религию этики (вовсе не доброта к чужакам, а выживание людей как вида в целом), существовали новые пласты смысла, такие особенные, не для всех, о которых вся масса населения и не подозревала. Люди, занятые своей короткой жизнью, мало задумывались о созвездии в целом, воспринимая его как случайную группу близких звезд. Сташке же объяснили, что ничего случайного в Драконе нет, что звезды собраны (как собраны? Чем? Нет, про Сеть они не знали ничего!) в единство волей космоса с определенной целью. Этот тайный смысл был похож на простую и какую-то детскую сказку. Сказки и мифы? Ладно, Сташка эти смыслы и воспринимал, как сказки. А учителя говорили всерьез, понизив голос. Мол, созвездие Дракона – это живое существо. И что, вот так взять и поверить в это?? Есть будто дело космосу до каких-то жалких восьми звездочек! Поверить в живого Дракона из звезд? Давайте я еще в божественную детку поверю уж заодно… Да какая там Воля Космоса? Давайте мне еще про Митру и Зевса расскажите… Или про Мумбу-Юмбу…Шаманские танцы тоже будем учить? Сташка невежливо смеялся. Но ему спокойно объясняли: в едином созвездии Дракона есть восемь звезд, персонификаций основных природных сил, четыре стихии и четыре чуда. Но все созвездие связано единой волей одного существа – Дракона. Сташка, хотя и согласен был верить в созвездие, как в живой кусок космоса, – в конце концов, Сеть живет на звездном излучении, на всех этих кварках и фотонах, и чего б не замкнуть контур близких восьми звезд в одно целое, – не понимал: пусть эта сказочная зверюга космическая, созвездие – ладно, да, это такое сложное орудие, и оно манипулирует энергией этих новых пластов смысла для создания нужной реальности. Кому нужной? Кто внедрил и развил эту этику выживания? Воля созвездия определяет поток событий. Ага. Только чья же конкретно эта воля? Чья воля-то? Яруна, что ли? Он – Дракон?