Горм, сын Хёрдакнута
Шрифт:
– Их вера была – карр! – слаба! Торстейн Красноносый!
Фьольнир повернулся к нагому дроттару.
– Один испытал тебя! Карррр! Ты будешь служить ему на месте Льота!
Верховный жрец ткнул валявшееся у его ног заостренным наконечником своего посоха, тем прекратив булькающий вой.
– Если тех, кто стрелял, так приложило, представляю, что это оружие делает с теми, в кого стреляют, – не удержался Горм. – Кстати, куда пули-то пошли?
Торлейв, распрямившись с некоторым усилием (и даже с легким хрустом), оделил младшего ярла взглядом, лучше любых слов передававшим суждение, что тому стоило бы захлопнуть хлебало,
– Так что, конунгу сказать, к северному походу оружие готово не будет? – спросил Хёрдакнутссон.
Так как ответа не последовало, он пошел обратно в направлении гряды дюн, Торлейв и Хан слева и справа. Поодаль от воронки, охранники, негромко ругаясь, пытались избавиться от песка в глазах.
– Пуль переложили? – сказал старец, когда троица поравнялась с первыми соснами.
– Если так, Оди хорошо отомстил за свою смерть, – решил Горм. – А может, йотунская смесь в замену пороху не годится. Кнуру расскажу, может, он сообразит.
– Правда, что этот порох твой зять по сестре единолично придумал?
– Он с виду неказист, а малый не промах, – уклонившись от прямого ответа, Гуннбьорнов шурин решил воспользоваться приемом, в свое время подсмотренным у Бейнира, и ответил на вопрос, неловкий для себя (не выдать бы Кнура), вопросом, неловким для собеседника. – Торлейв, не в обиду, но я давно хотел спросить – почему не уйдешь из Йормунрекова зверинца? Ты-то ему никаких клятв по дури не давал? И Адальфлейд с Адальстейном бы тебя приняли и золотом осыпали, и старый Грим в Туле, если жив еще, или тот же Трондур со Скеггьяра, не говоря уж о моем отце.
– Не могу, – ответил мудрец. – Он мне вместо сына. Такой был смышленый малец, все схватывал, в пятнадцать лет мог взрослого мужа и переспорить, и побороть. Как мне его теперь бросить? И жалко, и стыдно. Нет, никак не могу – нужен я ему. Без меня, он такого наворотит… Вспомни, как я в Ологите с флотом остался, а он за Птуо войско повел.
– Да, с Ильдисунной неловко как-то вышло. На том и Гуталанд потеряли. Йормунрек, он на словах вроде и меру жестокости знает, только вот сам себя остановить не может, – Горм припомнил разговоры Щени с Саппивоком. – Как вселяется в него кто.
– Ну прямо вселяется, – Торлейв заметно пригорюнился. – Если с ним что не не так, в том моя вина. Оттого и стыдно. Я ж его, считай, вырастил.
– Не кори себя, в круге земном, каждый в ответе только за свой дренгрскапр, – ярл невольно посочувствовал старцу. – Что он смог от тебя взять, то взял, потому и вырос сильным воином и мудрым ратоводцем. А откуда все зверство его… Может, пока еще у Хакона рос, дрянь какая вышла? Говорят…
– Мало ли что говорят. Здесь я к гавани сверну, проверить, не надо ли на Кормильце Воронов таран укрепить.
Торлейв свернул с тропы вправо. Горм мысленно треснул себя по лбу за чересчур прямой расспрос мудреца. Тира недавно говорила что-то как раз насчет лучшего способа выведать у умного собеседника побольше. «Не докучай ему и не допытывайся, а просто слушай с живым любопытством. Изредка переспрашивай. Что у него на уме, о том он рано или поздно заговорит.» Иронически (замечательно полезное слово, отсутствующее в танском), анасса была обязана своей жизнью старцу, и в то же время, Торлейв в значительной степени отвечал за все ее беды, начиная с падения багряной гегемонии – как прямым участием в подготовке набега, так и тем, что вырастил и обучил Йормунрека.
Рычание Хана вывело Горма из раздумий. Невесть откуда на поросшую высокой засохшей травой пустошь на полпути перед замком пал туман, ограничивший видимость, так что в паре саженей тропа и сухие стебли терялись, как в молоке. В тумане обрисовалась тень: длинные непокрытые волосы, одеяние до земли, узкий стан, перетянутый веревочным поясом, посох в руке.
– Пёса, не пугай деву.
Горм сделал шаг вперед. Навстречу ему шагнула если не сама Хель, то скорее всего какая-то ее родственница из йотунов. Старуха с посохом, украшенным детскими костями, выглядела точь в точь как та, что примерещилась ему после падения со стены в Скиллеборге. Хан ступил вперед, не переставая глухо рычать.
– Помолчи, – сухо сказало наваждение.
Пес опустил голову и хвост.
– Слушай внимательно, Горм Хёрдакнутссон. У Фьольнира Ингвефрейссона в каждое веко вделан золотой кружок с дыркой. Так он видит с закрытыми глазами. Под кожу впрыснута краска, так что кажется, что глазницы пустые и зашиты. Ворон говорящий, но все важные вещи Фьольнир говорит за него.
«Ну, до последнего я и сам догадался,» – про себя порадовался ярл.
– Бойся взмаха его правой руки.
«Точно, махнет, скажет “фагн,” и все, ты мертв, как свежеотстрелянный кудяплик [180] . Или еще что похуже.»
180
Предмет охоты адских белок.
– Имя смерти, что этот взмах несет – Киано. И последнее. Та, что знает предел необъятному, тебе передает: «Освободись сам, освободишь и ее.»
– Кто та, кто знает предел? Собака? Свентана? Нертус? Освобожу кого, Тиру?
Старуха шагнула вспять и растворилась в тумане, оставив на тропе узкие следы когтистых ступней.
«Что-то не везет мне сегодня с расспросами,» – обоснованно заключил Горм.
Глава 85
– Рано сажаем? – Хёрдакнут подбросил на ладони зерна и кинул их в борозду.
– По счету Виги выходит, если с посевом еще повременить, могут не вызреть, – Ньолл поправил пояс, чтобы меньше стеснять брюхо.
– Знаешь, как венеды землю называют? – старый ярл окинул окрестности взглядом.
Кони вознесли Сунну высоко в небе. В перелесках, на деревьях начали набухать почки, так что в черноте ветвей появился легчайший намек на зелень. На полях, особенно там, где были распаханы северные склоны холмов, местами еще лежал снег.
– Мать сыра земля? – карл вопросительно глянул на предводителя.