Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

Йормунрек основательно подготовился к встрече брата, заставив Кнура сработать железный трон с встроенными наручниками, ножными кандалами, и печкой с поддувалом под сиденьем, а также сковать к нему под пару железный венец, стягивавшийся сзади здоровенным болтом [181] . Для последнего, пришлось придумать особый сплав, чтобы венец можно было без особого вреда для подвижных частей нагревать, так что он начинал светиться багровым. Хакон, впрочем, оказался не лыком шит. Первая отправленная на его поимку дружина, сопровождаемая дроттарами, достигла границ Ямталанда, откуда дошли вести о новом конунге, восстановившем старинные ямталандские права и заново созвавшем Ямтамот. После этого, дружину как тролль языком слизнул.

Троллиные языки могли оказаться взаправдашней причиной исчезновения отряда, так как спустя некоторое время, волны вынесли на берег озера Меларен у Ситуна бочку, на крышке которой было выжжено: «Йормунреку.» Внутри бочки находилась кожа, судя по шрамам и отсутствию правой кисти, снятая с Хёвдинги дроттара, руководившего (с этим у него без твердой руки, верно, и не заладилось) походом на ямтов. На коже каленое железо оставило неряшливые руны: «Верховых присылай. Пеших лучше корми. Мослы одни, только на похлебку. Дункер.»

181

Йормунрек собирается устроить Хакону примерно такую же расправу, как венгерские феодалы устроили в 1514 году предводителю восставших крестьян Дьердю Доже, но несколько гуманнее.

Дорога поднималась по пологому склону, на котором здесь и там виднелись валуны, некоторые с высеченными надписями. Покойники, висевшие над входом в замок, были особенно непотребного вида, поскольку под ними кто-то развел небольшой, но жаркий костер, уже успевший прогореть.

– Может, и нам свининки перепадет, – Хлифхунд, которого волочил за собой на цепи Хан, повел носом.

– Ну чисто тролль, – Аген, примерно так же влекомый Йи Ха, собакой из-за моря, сплюнул через левое плечо. – Ты не свинину чуешь, а цехового старосту. Или еще какого именитого горожанина. Небось и с семьей, эти по краям поменьше нас будут.

– Опять тролль. Тролль, да. Не только троллю всякая плоть – пища, – пробурчал Кривой, шедший за псарями. – Хотя пища, да. Конина особенно. А у гутанов были вкусные ослики. И козы, да.

В животе у него громко забурчало, пара молодых воинов, примкнувших к Гормовой ватаге относительно недавно, осторожно переместилась в веренице подальше. Входя в преддверие пиршественного покоя, Щеня снял шлем, вынул из-за пояса шестопер, и передал и то, и другое стражнику – с недавних пор, единственный, кто мог сидеть за столом при оружии, был сам конунг. Проведя рукой по смятым рыжим лохмам, знахарь скривился и мрачно предрек:

– Пожрать вряд ли удастся.

Похоже, он был прав – едва Горм ступил через порог, Йормунрек спросил:

– Привел?

– Привел. Саппивок хочет слово сказать.

– Говори, дикарь!

Шаман, сегодня без выдры, вынырнул из меховой рубахи, оставшись в непромокаемых штанах и сапогах из нерпичьих шкур, и не без гордости выставляя напоказ внушительные мышцы, шрамы, и собрание нанесенных на кожу и под кожей узоров, изображающих различных животных и духов. Кинув рубаху одному из Гормовых ратников, он сделал несколько шагов по лестнице вниз и вперед, встав на каменный пол перед столом, за которым сидели конунг, Торлейв, Торкель, Фьольнир, и Торстейн. Сам Йормунрек был в рубахе из красного серкландского шелка, и в накинутом на плечи красном шерстяном плаще, крытом тем же шелком с расшивкой золотой нитью – в покое было прохладно, несмотря на пылавший в дальнем левом от лестницы углу очаг. Чело конунга венчал древний венец из неизвестного металла с листообразным зеленым камнем, вместе с Тирой отданный ему предателем Леонтоде.

В качестве украшения стола (как по крайней мере хотелось надеяться), перед конунгом на продолговатом серебряном подносе лежали три головы, принадлежавших предводителю городского ополчения. Означенный предводитель не принадлежал к породе трехголовых троллей – множественность изгвазданной уже успевшей почернеть кровью добычи всецело объяснялась сомнениями в том, кто же собственно отвечал за оборону Бирки. Так или иначе, одного из вожаков горожан доконал секирой Родульф, второго стоптал конем сам конунг, а третьего нашел болт из неизвестно

чьего самострела. За головным (более чем даже трехсмысленно) столом, свободного места для Хёрдакнутссона не оставили. Это могло произойти по причине изрядной стесненности в покое – меньше пяти саженей в ширину, и едва восемь вдоль. Борген вообще не отличался ни размерами, ни красотой обстановки, в основном сводившейся к грубым дубовым столам на козлах и скамьям без спинок, на которые для участников пира поважнее были брошены шкуры. С другой стороны, с Йормунрека вполне могло статься заранее отлучить Горма от почетного места в предвкушении неизбежной гадости. Да и нельзя было сказать, что помещение было битком набито пирующими – большую часть войска конунг отправил обратно на корабли под начало Бродира с Ваннена в ожидании свежих вестей о Хаконе и повстанцах.

Неррет, стоявший на каменных ступенях, сжимая в руках здоровенную костяную дудку и настороженно оглядывая покой, сделал шаг в сторону. По лестнице спустилась тень в черном плаще с клобуком и встала слева от Саппивока.

– Йормунреконунг, ты велел сделать Тиранассе узоры по нашему обычаю. Мы изучили язык и искусство ее племени и посоветовались с его мудрецами. Кнуркузнец помог с оборудованием, – шаман раскрыл кожаную суму, в которой блеснули золотом, серебром, и стеклом зверского вида острые приспособления. – Три луны мы искали совета у духов перед нанесением каждого узо…

– Показывай уже, – прервал конунг.

– Да будет твоя воля, конунг, – ледяным колокольчиком прозвенел голос Тиры.

Она сбросила черный плащ, оставшись в золотых сандалиях и старинной венедской работы серебряном кольце с янтарем на указательном пальце правой руки. Дружинники, ярлы, и конунг ахнули.

– Чисто богиня, – сказал кто-то. – Может, раз Один вернулся, и Фрейя тоже?

– Нет, у Фрейи и волосы золотые, – поправил его сосед. – Черные колечками – у Нотт.

– Шаман, ты заказы берешь? – спросил еще один дружинник со стола ближе всего к выходу. – Моей такое сделать!

– На твою все девять лун понадобится – она ж в три раза шире! – съязвил сидевший напротив.

Анасса привстала на цыпочки и повернулась. Совершенство каждого изгиба и каждой округлости ее стройного тела подчеркивали тонкие, как паутина, сплетения из драгоценного металла, мерцавшие в свете факелов. Местами узоры складывались в таинственное письмо Вёрдрагнефы.

– Защищает от колдовства, – пояснил Саппивок. – Особенно против колдовства во имя того злого духа, кого вы зовете Одином.

Фьольнир поднялся со своего места, ворон на плече. От движения, его клобук соскользнул, обнажив покрытую синим рисунком рун бритую голову. Веки дроттара были, как всегда, сомкнуты.

– Пнунг!

Взмах широкого рукава, и рука жреца безошибочно простерлась к Тире. От раскрытой кисти, к ней устремилось, клубясь и расплываясь, едва заметное темное облачко. Уши стоявших и сидевших пронзил странный звук, одновременно высокий и низкий, от которого закачалось пламя факелов. Анасса диковинно сложила пальцы, переплетя указательные, средние, и безымянные, и направив большие и мизинцы в сторону Йормунрекова стола. В янтаре серебряного кольца блеснул огонь.

– Миндалем пахнет? – спросил Хлифхунд.

– Каким миндалем? – Аген безуспешно попытался унюхать миндаль.

Навстречу первому облачку, переливаясь, поплыло другое, словно собранное из крошечных осенних листьев, несомых невидимым ветром. Они встретились в воздухе, на полпути между Тирой и Фьольниром. Раздалось еле слышное шипение, на пол пролились темные капли. Собаки оскалили зубы и зарычали. Дроттар начал вновь поднимать руку, но из-за спины справа Торлейв плеснул ему в голову вином из своего серебряного кубка. Ворон возмущенно каркнул и, обгадившись на пол, слетел с плеча хозяина и взмыл на потолочную балку. Сам жрец от неожиданности поперхнулся, заморгал вполне обычными серыми глазами, в которые попало кислое вино, и выбежал из покоя с растекающейся по коже синей краской. Дружинники расступились, давая ему дорогу. Птица с подмоченным хвостом неуклюже вылетела за хозяином, чуть не столкнувшись с Родульфом. Неррет смущенно огляделся по сторонам и опустил дудку.